– Почему? – повторила его дочь. – И почему ты призывал его помочь этому.., этому существу? Ведь это невозможно.Старик бросил на нее задумчивый взгляд.– Почему невозможно? Ты не помнишь эти слова:~Какая лампа дарит яркий светТем детям, что бредут во тьме?«Слепая вера», –Небеса в ответ.У Джеффри есть эта Слепая Вера. Как у всех детей. Становясь старше, мы теряем ее – просто отбрасываем как ненужную вещь. Иногда, когда мы становимся совсем старыми, слабый отблеск возвращается к нам, но ярче всего волшебная лампа сияет в детстве. Вот почему, я думаю, Джефф сумеет помочь этому мальчику.– Я ничего не понимаю, – растерянно прошептала миссис Ланкастер.– Я-то сам ничем помочь не могу. Тот.., тот ребенок в беде, он мечтает, чтобы его освободили. Но как это сделать? Я не знаю. Ужасно даже думать об этом – о том, что он так страдает.
Через месяц после этого разговора Джеффри серьезно заболел. Восточный ветер был суровым, а он не отличался крепким здоровьем. Доктор сокрушенно покачал головой и объявил, что случай весьма непростой. Мистеру Уинберну он откровенно сказал, что надежды никакой.– Он не выживет. Ни при каких обстоятельствах. У него очень плохие легкие, и болезнь запущена.…А миссис Ланкастер, когда ухаживала за Джеффом, убедилась в том, что другой ребенок все же существовал.Сначала она не могла отличить всхлипывания от звуков ветра, но постепенно они становились все более отчетливыми и… реальными. Наконец она стала явственно слышать их даже в минуты затишья – рыданья ребенка, печальные, безнадежные, разрывающие сердце.Джеффу становилось все хуже, и в бреду он твердил о «маленьком мальчике». «Я хочу помочь ему выбраться. Я это сделаю!» – вскрикивал он.Вслед за бредом наступала апатия, и он забывался сном. Джеффри тяжело дышал и ни на минуту не открывал глаз. Ничего нельзя было сделать, только ждать и надеяться.Однажды ночь выдалась ясная и тихая, без единого дуновения ветра. Вдруг Джеффри пошевельнулся, веки его поднялись, но смотрел он не на мать, а на распахнутую дверь. Он пытался что-то сказать, и она наклонилась, чтобы хоть что-то разобрать.– Хорошо, я иду, – с усилием прошептал он и снова впал в забытье.Миссис Ланкастер охватил ужас. Она кинулась к отцу. Где-то поблизости смеялся тот, другой ребенок. Его звонкий ликующий смех эхом пронесся по комнате.– Мне страшно, страшно, – простонала несчастная мать.Мистер Уинберн обнял ее за плечи, защищая… Внезапный порыв ветра заставил их обоих вздрогнуть, и тут же снова наступила тишина.Смех больше не звучал, но теперь к ним стал приближаться слабый звук, почти неуловимый, однако постепенно он нарастал – и вскоре они смогли отчетливо различить шаги. Шаги, которые сразу же начали удаляться.Шур-шур, шур-шур – слышалось хорошо знакомое шарканье маленьких ножек. Однако – да-да! – теперь к нему присоединились другие шаги – легкие и упругие. Дружный топот по ступенькам. Все ниже и ниже – к парадной двери. Шур-шур, топ-топ… Дружно бегут невидимые маленькие ножки.Миссис Ланкастер взглянула на отца обезумевшими глазами.– Их – двое.., двое!Ее лицо сделалось серым от ужасного предчувствия… Она метнулась в сторону кроватки, но мистер Уинберн мягко удержал ее.– Ну-ну, – сказал он тихо.Шур-шур, топ-топ – все слабее, слабее…И – полная тишина. Когда боги смеются – …И, конечно, исключить любые волнения и нагрузки, – сказал доктор Мейнел, как всегда в таких случаях говорят врачи.Миссис Хартер, как и все те, кому доводилось слышать от врачей эту, в сущности, бессмысленную фразу, погрузилась в задумчивость, явно расстроенная.– Наблюдается легкая сердечная недостаточность, – поспешно проговорил врач, – но это совсем не опасно. Уверяю вас. И все же, – продолжал он, – лучше бы сделать в доме лифт. Что вы на это скажете?Миссис Хартер еще больше помрачнела. Доктор Мейнел был, напротив, доволен собой. Он вообще любил иметь дело с богатыми пациентами, ибо тут, что-то рекомендуя, он мог дать волю своему воображению.– Да, лифт, – повторил доктор Мейнел, пытаясь придумать что-нибудь еще более обескураживающее, но ничего придумать не смог. – Так мы исключим чрезмерные нагрузки. Вам полезны ежедневные прогулки – но никаких подъемов. И побольше развлечений. Нельзя замыкаться на своей болезни.В разговоре с племянником старушки Чарлзом Риджвеем доктор высказался более ясно.– Поймите меня правильно, – сказал он. – Ваша тетя может прожить долгие годы, возможно, так оно и будет. Но какой-нибудь шок или эмоциональное возбуждение могут сразу же убить ее! – Он прищелкнул пальцами. – Она должна вести очень размеренную жизнь. Никаких нагрузок, никакого переутомления. И уж конечно, ей противопоказаны отрицательные эмоции. Ее необходимо отвлекать от печальных мыслей.– Отвлекать, – задумчиво повторил Чарлз Риджвей. Чарлз был вдумчивым юношей. К тому же он был предприимчивым юношей, который не привык отступать перед трудностями.В тот же вечер он предложил установить в доме радио. Миссис Хартер, и без того расстроенная перспективой установки в доме лифта, всячески сопротивлялась его затее. Но Чарлз был непреклонен.– Не нравятся мне эти новомодные штучки, – жалобно причитала миссис Хартер. – Видишь ли, там ведь волны.., электрические волны. Они могут на меня плохо подействовать.Чарлз мягко и чуть назидательным тоном стал ее переубеждать, доказывая всю абсурдность ее страхов.Миссис Хартер ничего не знала об обсуждаемом предмете, но, поскольку отказываться от своего мнения было не в ее характере, она никак не соглашалась.– Ох уж это электричество, – боязливо пробормотала она. – Ты можешь говорить что угодно, Чарлз, но ведь многие люди действительно ощущают электричество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64