Он рассчитал заранее место и время остановок и выбрал кратчайший путь.
Несмотря на плохие дороги, размытые дождями, и на горячее время, привязывавшее шляхту к своим домам, на проезжей дороге было большое оживление. Уже по внешнему виду страны видно было, что она переживает период напряжения всех сил и борьбы. Некоторые шляхтичи ехали в столицу, другие - на сеймиковые предвыборные собрания в города своих округов. С одной стороны собирались сторонники гетмана и Радзивилла, с другой приверженцы фамилии. Нередко на проезжей дороге или на постоялых дворах встречались представители двух неприятельских лагерей, часто находившиеся в родстве между собой, но расходившиеся в своих политических воззрениях, начинались горячие споры, и дело доходило иногда до сабель...
Теодор всячески старался избегать этих шумных собраний, чтобы не быть втянутым в спор. С первого же взгляда ему стало очевидно, что сила была на стороне фамилии, а друзья гетмана были не уверены в себе и держались недружно.
Приехав в Варшаву, он тотчас же явился во дворец к канцлеру, которому дали знать о возвращении беглеца. Князь думал, что он вернулся окончательно, приказал позвать его к себе и прежде всего начал с выговоров.
- Что же вы там, сударь, застряли? Хорошо amanuensis, нечего сказать! Поехал на две недели, а сидит два месяца! Двум богам служить нельзя; а такой службы не понимаю... И не допускаю.
- Ваше сиятельство, - отвечал Теодор, - со мной случилось то, чего я не мог предвидеть. Мать моя опасно больна, а я не могу ее оставить. Дед мой умер недавно, и хотя он оставил самое легальное завещание, мое имение взяли захватом.
- Кто? Где? - воскликнул канцлер.
- Я уже писал об этом вашему сиятельству: подкоморий Кунасевич, сказал Теодор.
- А! Этот мне нужен! - прервал его канцлер. - И я не могу пожертвовать общественным интересом для вашего частного дела.
- Но мне нанесли обиду, которая требует отмщения. Произошло превышение власти...
- Но ведь все это только временное, - сказал канцлер, - в свое время справедливость возьмет верх, а пока вы должны потерпеть. Наследство в руках подкомория...
- Но моя мать! Моя мать, - с тоской выговорил Теодор.
- Да будьте же благоразумны! - крикнул канцлер, - нельзя же достигнуть всего сразу...
Паклевский по старому патриархальному обычаю склонился до самых колен князя канцлера.
- Сжальтесь же, ваше сиятельство, не надо мной, а над моей бедной, больной матерью.
Князь вскочил с места и крикнул с раздражением:
- А я прошу вас, сударь, запастись разумом и терпением! Придет время, разберем и твое дело.
- А я между тем терплю убытки и потери, которых никто не в состоянии мне возместить, - вскричал Теодор.
Канцлер вздернул плечами.
- Оставь меня в покое. Теперь не время думать об этом... Иди в канцелярию и займись просмотром корреспонденции.
Паклевский не двигался с места.
- Я приехал только с поклоном к вашему сиятельству и с просьбой продолжить мой отпуск; моя мать больна.
Услышав это, князь с раздражением бросил на стол бумаги, которые он держал в руках, отвернулся и крикнул повелительно и гневно:
- Даю тебе, сударь, не только отпуск, но и полную отставку. Прошу оставить меня.
Теодор, пораженный таким результатом разговора, означавшим утрату княжеской милости, с минуту стоял, как окаменелый: канцлер сердито и нетерпеливо перелистывал бумаги, из которых несколько упало на пол; Паклевский инстинктивно нагнулся, поднял их и положил на стол. Князь повернул к нему свое лицо, пылавшее гневом.
- Жаль мне вас, сударь, - порывисто воскликнул он, - но двум богам нельзя служить. Это невозможно!
- Ваше сиятельство, - отвечал Паклевский, которому придала смелость безвыходность его положения, - как бы я ни был предан вашему сиятельству, но не могу принести в жертву службе мою мать. Пусть Бог будет мне судьей.
Князю взглянул на него и смягчился.
- Ну, так поезжай к матери, - сказал он, - а когда она поправиться, чего я ей желаю и на что надеюсь, возвращайся, не теряя времени, сюда ко мне. Мать имеет более прав, чем я. Возьми из кассы пятьдесят дукатов, прибавил он, - и не трать времени понапрасну.
Теодор, поцеловав князю руку, хотел уже уходить, но тот бросил ему на стол пачку писем и сказал:
- Хоть эти отправь мне сегодня, а потом поезжай к матери.
Таким образом, несмотря на всем известную суровость князя, Теодору удалось счастливо избегнуть его немилости. Весь остаток дня и часть ночи Паклевский посвятил на писание ответных писем, которые он снес князю и получил полное одобрение; а на другой день утром он уже ехал домой...
Теодор проехал через всю многолюдную и шумную столицу, в которой не осталось ни одного свободного уголка, не замечая никого и ничего. Правда, ему очень хотелось узнать что-нибудь о старостине или генеральше и увидеть Лелю; но нельзя было медлить, надо было скорее ехать в Борок.
В течение этих немногих дней егермейстерша, предоставленная сама себе и своим тревожным мыслям, от слез и огорчения расхворалась еще больше, и когда сын вернулся, она лежала в постели с кашлем и лихорадкой. Его приезд заставил ее подняться, но под вечер она снова слегла.
Не будучи уверен в том, уехал ли доктор Клемент в Варшаву или остался еще в Белостоке, Теодор на другой же день поехал верхом в Хорощу узнать о нем и был очень обрадован, узнав, что он только что приехал недели на две. Он послал к нему еврейчика с просьбой навестить его больную мать.
Клемент приехал в тот же день, но в качестве гостя, приехавшего просто повидать своих друзей. Егермейстерша лежала в постели.
- А что же это вы, сударыня, хвораете? - с напускной веселостью заговорил француз, присаживаясь на кровать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101