Сейчас прочитаю вам те, что сохранились в памяти. После каждого двустишия раджа-сахиб и все прочие слушатели выражали мне свое одобрение. Все они были в восторге.
Вот эта газель:
Сегодня пленнику тоски освободиться суждено,
Роняя перья-лепестки, освободиться суждено.
Ты отпускаешь, но навек я пленник локонов твоих, –
Не мне, зажатому в тиски, освободиться суждено.
Сладка неволя у тебя, но гнев твой клетку распахнул, –
Душе, разорванной в куски, освободиться суждено.
Не хочет нежный птицелов терпеть укоры и мольбы,
И мне до гробовой доски освободиться суждено.
Что мне теперь мирская скорбь, что тысячи других скорбей! –
Ведь мне из жизненной реки освободиться суждено!
На новых пленников твоих я с острой завистью гляжу,
Хоть мне, – и кровь стучит в виски, – освободиться суждено.
Нельзя от страсти убежать, мне нет свободы, о Ада!
Лишь в смерти пленнику тоски освободиться суждено.
Прослушав заключение, раджа сахиб спросил:
– Чей это псевдоним – Ада?
– Она сама сочинила эту газель, – объяснила Хуршид.
Раджа это, видимо, оценил.
– Жаль, я раньше не знал, что вы сочиняете стихи, – обратился он ко мне, – а то ни за что не отпустил бы вас.
– По этой газели ваша милость может узнать, что и я жалею о том же, – отозвалась я. – Но приказ уже отдан, и теперь ваша рабыня свободна.
Затем все разошлись. Раджа-сахиб удалился во внутренние покои завтракать, а мы с Хуршид побеседовали всласть.
– Поверь, сестрица! – начала Хуршид. – Я ни в чем не виновата. Ханум и раджа-сахиб давно уже были в ссоре. Раджа-сахиб несколько раз приглашал меня, но она отказывала ему наотрез. Наконец его люди схватили меня на гулянье в Айшбаге и насильно привезли сюда. С тех пор я здесь. И мне всячески угождают, так что я живу в полном довольстве.
– Видно, нравятся тебе эти деревенщины, – сказала я.
– Конечно, здесь не Лакхнау, – признала Хуршид. – Но ведь ты меня знаешь – мне претит каждый день принимать нового человека; а там приходилось всему покоряться. Ты сама испытала, каков нрав у нашей Ханум. А тут я имею дело с одним лишь раджей-сахибом, и все меня слушаются. Кроме того, тут моя родина, и все здесь мне нравится.
– Так ты не хочешь возвращаться в Лакхнау? – удивилась я.
– Зачем? Мне и здесь хорошо. Да и тебе советую тут остаться.
– Нет, я здесь не останусь. Разве только насильно задержат.
– Значит, поедешь в Лакхнау? – спросила Хуршид.
– Так куда же?
– Куда глаза глядят.
– Останься хоть на несколько дней, – попросила она.
– Ладно, пока подожду уезжать, – согласилась я.
Я прожила в замке две-три недели и каждый день встречалась с Хуршид. Она всем сердцем привязалась к этим местам, а мне тут было очень скучно. В конце концов я обратилась к радже-сахибу:
– Хузур! Вы дали приказ о моем освобождении?
– Да. А вы, значит, хотите уехать? – спросил он.
– Хочу! Отпустите вашу рабыню! Надеюсь все же, что когда-нибудь мне удастся вновь приехать сюда.
– Вы выражаетесь так, как это принято в Лакхнау, – заметил он. – Хорошо. Куда же вы думаете ехать?
– В Канпур, – ответила я.
– А обратно в Лакхнау не собираетесь?
– Хузур! С каким лицом я посмею явиться в Лакхнау? Ведь мне будет очень стыдно перед Ханум, да и подружки станут надо мной насмехаться.
Я сказала так потому, что, во-первых, действительно не собиралась возвращаться в Лакхнау, а, во-вторых, подумала: скажи я радже, что намерена вернуться туда, он, пожалуй, меня не отпустит, чтобы там не узнали, где находится Хуршид, и Ханум не устроила бы ей какой-нибудь пакости.
Раджа-сахиб был очень доволен моим решением.
– Так в Лакхнау вы и не заглянете? – снова спросил он.
– А что у меня осталось в Лакхнау? – сказала я. – Мое дело – песни и танцы. А зрители и слушатели найдутся всюду, где бы я ни поселилась. Я больше не желаю жить под властью Ханум. Если бы я хотела жить у нее, я бы не уехала.
Так я окончательно убедила раджу-сахиба, что не собираюсь возвращаться в Лакхнау.
На следующий день раджа-сахиб меня отпустил. Он дал мне в награду десять золотых, хорошую шаль, платок и повозку с тремя быками – словом, снарядил, как заправскую сельскую танцовщицу. Со мною поехали возница и двое слуг. Мы направились в Уннао. Прибыв туда, я остановилась в гостинице. Людей раджи я отослала назад, и со мной остался только возница.
Под вечер я сидела за порогом своей комнаты. Мимо проходили приезжие, где-то кричали женщины; всюду было полно народа. Дом был чисто убран, к услугам гостей имелись вода, хукка и другие удобства. Лошади и пони отдыхали во дворе в тени дерева ним.
И вдруг, что я вижу! – идет конюх Файза Али. Он заметил меня, уже входя в ворота, и глаза наши встретились. Подойдя ближе, он заговорил со мной, спросил о моем здоровье. Потом я спросила его о Файзе Али. Он сказал, что до Файза Али уже дошла весть о моем прибытии в Уннао, и сегодня же, около полуночи, он сам обязательно придет ко мне.
При этом известии сердце у меня оборвалось. Теперь мне вовсе не улыбалось возвращаться к Файзу Али. После событий у Тимит-кхеры я почувствовала себя так, словно с шеи у меня сняли петлю. А тут Файз Али снова свалился на мою голову.
Придя ко мне, он заговорил со мной, как всегда, потом стал упрашивать меня уехать из Уннао. Мы с ним долго судили и рядили, наконец порешили на том, что возницу я отпущу, править повозкой будет конюх Файза Али, а за верховым конем он сам присмотрит. Потом он вдруг передумал и сказал, что повозку лучше оставить в гостинице у хозяина, а нам надо поздно ночью перебраться на другой берег Ганги.
Что мне было делать? Я снова подпала под власть Файза Али и волей-неволей должна была покоряться ему во всем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72