Рам Деи оказалась очень хорошенькой, тоненькой девочкой с приятным светлым цветом лица.
На четвертый день ее забрали из нашей темницы, и я опять осталась одна. Я провела в этом доме еще два дня, а на третий, поздно вечером, пришли Дилавар-хан с Пиром Бахшем и увели меня с собой. Светила луна. Мы пересекли какой-то пустырь, миновали базар, потом вышли на мост. Река волновалась, дул холодный ветер, я вся дрожала. За мостом был другой базар. Отсюда мы свернули в узенький переулок и шли по нему так долго, что у меня устали ноги. Потом мы опять вышли на какую-то торговую улицу. Здесь двигалась густая толпа, пробиться через которую было нелегко. Наконец мы остановились у дверей одного дома.
Мирза Русва-сахиб! Вы догадались, что за торговлю вели на этой улице? Здесь помещалась та лавка, где стали торговать моей честью… Мы были на Чауке, а в доме, к которому мы подошли, я обрела все, что мне было уготовано в мире: бесчестье и славу, позор и известность, гордость и стыд. Перед нами открылись двери дома Ханум-джан.
В глубине коридора была видна лестница. Мы поднялись по ней и, обогнув по балкону внутренний дворик, вошли в просторную комнату Ханум-джан.
Вам, наверное, случалось видеть Ханум. В ту пору ей было лет пятьдесят… Что за великолепная была старуха! Правда, слишком смуглая, однако любые наряды удивительно шли к ней, несмотря на ее полноту. Другой подобной женщины я не знала. Волосы на висках у нее уже поседели, но очень ее красили. Ее белое кисейное покрывало было выбрано с исключительным вкусом; коричневые полушелковые шаровары бросались в глаза – такие они были широкие; толстые золотые браслеты плотно охватывали руки у кистей; простые, в виде колец, серьги в ушах стоили множества изысканных украшений. Бисмилла – ее дочь – цветом и чертами лица, да и всем обликом, очень походила на мать, но ее изяществом похвастаться не могла.
Даже сейчас Ханум возникает в моей памяти точно такой, какой я увидела ее в тот первый день. Она сидит на ковре перед тахтой. Горят свечи под абажуром в виде лотоса, большая расписная шкатулка с бетелем открыта; Ханум курит хукку. Перед нею танцует какая-то смуглая девушка (то была Бисмилла-джан).
Когда мы вошли, танец прекратился. Все, кто был в комнате, удалились.
– Это та самая девочка? – спросила Ханум Дилавара-хана.
Очевидно, они уже сговорились.
– Да, – ответил Дилавар-хан.
Ханум-джан ласково подозвала меня и усадила рядом с собой. Потом, приподняв мою голову, посмотрела мне в лицо.
– Хорошо! Вы получите столько, сколько я обещала. А как насчет другой девочки? – спросила она.
– С той уже дело сделано, – ответил Пир Бахш.
– За сколько продали?
– За двести.
– Что ж, неплохо. А куда она попала?
– Одна бегам купила ее для своего сына.
– Та была хороша! За нее и я дала бы двести. Ты поторопился.
– А что я мог поделать? И так и сяк уговаривал шурина, да он не послушался.
– Эта тоже недурна собой, – вмешался Дилавар-хан, – да и вам ведь она понравилась.
– Девочка как девочка…
– Ладно, какая есть, вся перед вами.
– Ты вправе хвалить свой товар, – сказала Ханум и позвала: – Хусейни!
Вошла толстая смуглая женщина средних лет и стала перед хозяйкой.
– Слушай, Хусейни!
– Что прикажете, госпожа?
– Принеси сундучок.
Хусейни вышла и вернулась с сундучком. Ханум открыла его и положила перед Дилаваром-ханом кучку монет. Потом уже я узнала, что за меня отдали сто двадцать пять рупий. Часть их, как говорили, пятьдесят рупий, отсчитал для себя Пир Бахш и завязал в свой платок. Остальное ссылал себе в кошелек подлый Дилавар-хан. Оба попрощались и вышли, В комнате остались Ханум, бува Хусейни и я.
– Хусейни, – начала Ханум, – а не кажется тебе, что для такой девчонки это чересчур дорого?
– Дорого? Я бы сказала, дешево.
– Нет уж, никак не дешево! Ведь мордочка-то у нее совсем простенькая. Аллах ведает, чья она дочь. Ох, что-то теперь с ее отцом-матерью? Кто знает, где подцепили ее эти разбойники? Бога они не боятся! Бува Хусейни! Мы с тобой ни в чем не виноваты. Божья кара падет на них, подлецов; а с нас-то что спрашивать? Они все равно ее продали бы – не здесь, так в другом месте.
– Госпожа, да ведь у нас ей будет неплохо! Или вы не слыхали, каково достается служанкам у благородных хозяек?
– Как не слыхать! О таких случаях до сих пор поминают. Говорят, госпожа Султан Джахан служанку свою до смерти засекла, когда застала ее за болтовней с хозяином.
– Такие хозяйки что хотят, то и делают. Да покроются они в судный день вечным позором!
– Вечным позором! Этого мало – их бы в адский котел надо…
– Хорошо бы! И поделом им, злодейкам, – согласилась бува Хусейни и добавила просительным тоном: – Госпожа! А девочку-то отдайте мне. Я ее воспитаю. Она будет ваша, а я ей только послужу.
– Ну что ж, воспитывай.
Все это время бува Хусейни стояла. А тут подсела ко мне и завела разговор:
– Дочка! Ты откуда?
– Из Банглы, – ответила я, заливаясь слезами.
– Где это Бангла? – спросила бува Хусейни у Ханум.
– Эх ты! Ребенок ты, что ли? Банглой Файзабад называют, – ответила та.
– Как звать твоего батюшку? – продолжала Хусейни, обращаясь ко мне.
– Джамадар.
– Не приставай к ней, – укоризненно проговорила Ханум. – Откуда девочке знать его имя? Она ведь еще маленькая.
– Ладно. А тебя как зовут? – спросила Хусейни.
– Амиран.
– Нам это имя не нравится, девочка, – сказала Ханум. – Мы будем звать тебя Умрао.
– Слышишь, дочка! – подтвердила бува Хусейни. – Откликайся на имя Умрао. Когда госпожа скажет: «Умрао!» – отвечай вежливо: «Да, госпожа!»
С того самого дня меня и называют Умрао. Впоследствии, когда я уже сделалась танцовщицей, меня стали величать Умрао-джан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72