«Не ты, моя радость, я хочу другую, ту, что помоложе». Через несколько минут Мэй-Анна спокойно вышла к нему, села в машину, и они уехали. Выглядело это так, словно она спокойно обштопала свою мать, как вышедшую в тираж конкурентку, но вся правда в том, что эти люди обычно были щедрыми, а мать и дочь Ковакс находились в отчаянной нужде. Иногда мужчины дарили Мэй-Анне недорогие украшения, которые она могла заложить, или давали ей деньги на карманные расходы.
В другой раз мы видели, как она выскочила из чьей-то машины вся всклокоченная, одежда ее была в полном беспорядке, а губная помада размазана по лицу. «Не знаю, что на него нашло, – сказала она, увидев нас. – Он предложил угостить меня мороженым, пока мама вздремнет. Мужчины!»
«Мужчины!» – согласилась Виппи Берд.
Судьба Мэй-Анны могла бы сложиться иначе, если бы миссис Ковакс внезапно не сдала. Мы знали, что она уже давно принимает настой опиума, – чтобы забыть Джекфиша, думали мы, – но, оказалось, для того, чтобы ослабить мучительные боли. Однажды мы с Виппи Берд и Мэй-Анной зашли к ним и нашли миссис Ковакс скорчившейся на полу и стонущей от боли. Я целый квартал без остановки бежала до нашего дома, позвала маму, которая бросилась туда, даже не сняв кухонного передника. Едва увидев миссис Ковакс, она вытолкала нас с Виппи Берд и Мэй-Анну за дверь и спросила: «Минни, дорогая, я послала девочек за врачом. Что случилось, ты упала?» – «Не надо беспокоиться», – просипела миссис Ковакс сквозь зубы, и прошло достаточно времени, прежде чем она пришла в себя настолько, что смогла заговорить. «Не надо беспокоиться. Это рак». Я увидела слезы на глазах у мамы, и мы с Виппи Берд заплакали тоже. Мама взяла Мэй-Анну за руку и, повернувшись к нам с Виппи Берд, спросила, какого черта мы тут делаем, когда она послала нас за врачом.
Диагноз, который поставила миссис Ковакс сама себе, оказался абсолютно правильным, хотя нам неизвестно, знала ли она это наверняка или только догадывалась. Мэй-Анна говорила, что ее бабушка тоже умерла от рака, так что в их роду это должно было быть наследственной болезнью.
Врач посоветовал миссис Ковакс лечь в больницу, но она ответила, что у нее нет на это денег, и тогда он выписал рецепт, отдал его Мэй-Анне и пообещал заходить каждый день, что и делал. Моя мама ежедневно готовила для Коваксов ужин, сама приносила его к ним в дом и ставила на столе. Когда Мэй-Анна благодарила ее, мама отвечала: «Знаешь, мистер Коммандер сейчас уехал по делам профсоюза, а Томми работает в ночную смену и спит весь день. Получается, что я теперь одна в доме. И слава богу, что сейчас мне есть о ком позаботиться и с кем провести время – я ведь очень скучаю одна». У моей мамы вправду было золотое сердце.
Иногда она готовила им что-нибудь особое, вроде горного чая и заварного крема, делая вид, что для нее это обычное дело. Она также сказала Мэй-Анне, что откладывала помаленьку деньги на черный день, и она просит Мэй-Анну взять эти деньги, так как мы одна семья, а отдать можно когда угодно, время терпит. «Ты ведь знаешь, – добавила мама, – если их не возьмешь ты, Эффа Коммандер заставит меня растратить их на свои капризы».
«Спасибо, миссис Коммандер, – сказала Мэй-Анна, – у нас все в порядке. У нас пока есть деньги, но все равно большое вам спасибо». Мэй-Анна ни у кого не взяла бы денег, даже у нас и даже взаймы – такой она была гордой. Я спросила маму, почему она просто не оплатила сама счет от врача, но мама ответила, что в чужую жизнь можно вмешиваться только до определенных пределов.
Последней каплей оказалась корзинка с едой – подарок благотворительного общества. Несколько пожилых активисток церковного совета из прихода церкви Святого Причастия откуда-то узнали о состоянии миссис Ковакс и решили послать Коваксам корзинку с едой от имени городского благотворительного общества. Однако им показалось недостаточным оставить эту корзинку на пороге и, постучав в дверь, уйти незамеченными. Вручить ее обязательно надо было в торжественной обстановке, не надо объяснять зачем. И вот делегация этих старух, одетых как для семейного банкета, начала неторопливо собираться перед крыльцом дома Коваксов – специально, чтобы все могли их видеть. Мы с Виппи Берд тогда как раз вместе с Мэй-Анной сидели у них в гостиной и поэтому случайно оказались свидетельницами. Они позвонили в дверь и вручили ей эту корзину с таким видом, словно ожидали, что она упадет перед ними на колени и обнимет их ноги, как дети бедняков обнимают ноги Господа Иисуса на лубочной картинке.
– Дорогая моя, – начала одна из них, – от имени прихода и городской общины мы рады исполнить свой долг перед теми, кому меньше остальных повезло в жизни. Прими же этот дар и будь благодарна Господу за все, что Он посылает, ибо Господь наказал твою мать за грехи, но Он по своему милосердию может и простить ее.
Другая дама смерила Мэй-Анну взглядом, словно перед нею был подержанный автомобиль, и добавила:
– Моей кухарке как раз нужна помощница, и я вспомнила о тебе.
Мы с Виппи Берд заскрипели зубами от злости и готовы были спустить их со ступенек. Коваксам сейчас не помешала бы любая помощь, даже вот такая, и мы ожидали, что Мэй-Анна либо скажет им спасибо, либо пошлет их всех к черту, но так или иначе примет этот подарок, однако она повела себя так, как мы и вообразить не могли.
– Да что вы такое говорите, леди, откуда вы все это взяли? – с выражением невинного удивления спросила Мэй-Анна. – Мы с мамой ни в чем не нуждаемся, это просто какое-то недоразумение. Прошу вас сделать мне одолжение, присядьте с нами, мы с подругами как раз собрались выпить чаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90