– Я знаю.
В голосе Жака слышалась боль, но говорил он спокойно.
Жакоб взглянул ему прямо в лицо.
– И все же тебе удалось тогда меня возбудить, – тихо произнес он.
Жак пожал плечами. Потом широко, дружелюбно улыбнулся.
– Иногда такое случается.
– А ты? – спросил Жакоб. – Ты?
– Такой ? – бесстрастно закончил за него Жак. Тень сожаления набежала на его лицо, но быстро исчезла. Он с достоинством поднял голову. – Да. Кажется, да.
Жакоб помолчал.
– Я очень люблю тебя, Жак, – просто сказал он.
Эти слова прозвучали для Жака почти как благословение.
– А в тебе, Жакоб, таится невероятный запас нежности, – пророческим тоном изрек он.
В январе, когда Жакобу было уже почти шестнадцать, отец пригласил его к себе в кабинет. Робер Жардин с одобрением посмотрел на любимого сына и усадил в кресло перед большим столом. Мальчик (молодой человек, поправил себя Робер) уже обогнал ростом своего отца. Широкоплечий, с ясным взором и звучным голосом, юноша уже стал принимать участие в вечерних сборищах, которые возобновились в доме Жардинов, и обращал на себя внимание живым умом и умением держаться с достоинством. Робер Жардин замечал, как взгляды женщин стали подолгу задерживаться на его сыне.
В определенной среде свободно мыслящих парижан существовала традиция: отцы должны были позаботиться о том, чтобы их сыновья получили надлежащее сексуальное образование. Но имелись в виду не жалкие бормотания о птичках и пчелках и смущенные взгляды в сторону, нет. От отца к сыну передавалась твердая уверенность в том, что наслаждению необходимо учиться. И если девочек освобождали от «учебы» и они хранили невинность до свадьбы, то все же как-то само собой подразумевалось, что и им со временем пойдут на пользу знания, приобретенные мужчинами в процессе прохождения этого курса.
Итак, Робер Жардин вызвал к себе Жакоба и сообщил, что намерен на сей раз особенным образом отметить день его рождения. Больше он ничего не стал объяснять. Просто сказал, что в этот день они с Жакобом поужинают вместе в «Ритце». Он не знал, понял ли Жакоб. Но это было и неважно. Ведь сюрприз – не самая ужасная вещь на свете.
В назначенный вечер Жакоб облачился в черный смокинг, повязал белый галстук-бабочку. Он был в восторге от того, что выезжает в свет с отцом – слишком уж редко они теперь бывали наедине. Робер Жардин находился в зените славы, он разъезжал по стране, проверял условия труда рабочих, расследовал причины высоких показателей смертности. Так что когда отец и сын встречались, у них находилось более чем достаточно тем для беседы.
И кроме того, Жакоб еще никогда не бывал в «Ритце». Когда они подошли к Вандомской площади с ее величественным обелиском, Жакоб снова восхитился строгой красотой этого места и весело подумал, как завтра он будет описывать Жаку блестящую публику, сидевшую в баре и ресторане. В те времена в «Ритце» собирался «весь Париж». Герцогини в жемчугах сидели бок о бок с американскими писателями и высокими сановниками, сплетни передавались из уст в уста с быстротой ветра.
Робер Жардин велел сыну с особенным вниманием понаблюдать за метрдотелем. Этот высокий представительный мужчина был гением в своей профессии. Он сочетал в себе такт дипломата и некоторую зловещую таинственность, обычно присущую шефу тайной полиции. Несколько раз на протяжении вечера он встречал особо любимых клиентов словами:
– Я оставил для мсье самый лучший столик.
Интерьер «Ритца» был поистине великолепен. Робер и Жакоб не торопясь потягивали шампанское, ели крупную, белую спаржу в ароматном соусе, телячье соте «по-деревенски». Публика вокруг оживленно беседовала. Искрились бриллианты, небрежно накинутые меха притягивали взгляды не меньше, чем обнаженные белые плечи. Официанты бесшумно, словно привидения, скользили по залу. Несколько раз у столика, где сидели Жакоб с отцом, останавливались люди (видный политик, известный хирург, знаменитая актриса), желавшие поприветствовать Робера Жардина и перекинуться с ним парой слов. Жакоба переполняли гордость за отца и восхищение всем, что было вокруг.
Когда к их столику приблизилась удивительно красивая женщина, Жакоб не придал этому большого значения, тем более что официант только что принес его любимый десерт – горящие ромовые блинчики. Но когда отец пригласил женщину присесть за их столик, Жакоб забыл о еде. Лицо Жермен Батай поражало своим совершенством. Густые золотисто-каштановые волосы были зачесаны кверху, а синие с зеленью глаза, оттененные пушистыми ресницами, были бездонны, как морская пучина – безмятежная, но таящая в себе бурю. Короткое черное шелковое платье, украшенное внизу широкими оборками из белых кружев, открывало длинные стройные ноги танцовщицы и выгодно подчеркивало безупречную нежность кожи. Жермен только что побывала на премьере в театре на Елисейских полях. С едкостью и остроумием она изложила сюжет фарса Кокто «Бык на крыше», описала карнавальные костюмы героев, гротесковые маски, упомянула об очаровательной музыке Дариуса Мильо; затем забавно изобразила, как смеялась, свистела и улюлюкала публика. Жакоб был в восхищении.
Робер Жардин смотрел на сына и улыбался про себя. Да, он оказался совершенно прав, остановив свой выбор на Жермен. Она все прекрасно понимает и будет действовать осторожно и деликатно. А его дело – несколько дорогих подарков, тактично врученных. Робер выждал некоторое время и, заметив, что Жакоб уже совершенно покорен, слегка кашлянул.
– Боюсь, нам пора уходить, – сказал он.
У Жакоба вытянулось лицо.
– Но еще совсем рано, – возразил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111