Библейская версия о сотворении мира Саваофом в шесть дней подвергалась сокрушительному уничтожению. И надумал тогда Михаиле Аврамов отпечатать не 1200 экземпляров этой книги, как велел ему Петр, а только тридцать… Петр возвратился из-за границы и не в последнюю очередь заинтересовался делами типографии. Аврамов принес ему все отпечатанные экземпляры «Мирозрения» и доложил:
– Ваше величество, не могу, опасаюсь даже хранить в типографии противное богу безумство, переведенное сумасбродом Брюсом. Тиснул тридцать книжиц, не казните меня за это… А ежели угодно милости вашей – печатание можем продолжить.
– Что ж, Михайло, может быть, ты и справедливо судишь: не всякому такую книгу в руки дашь. Но мы не веки вечные должны невеждами быть, когда другие о том давно ведают. Пора и нам заблуждения искоренять из народа. Однако и тридцати книжек пока довольно станет. А как понадобится – прибавку напечатаем…
Семь лет в узких кругах Петербурга читали Брюсов перевод «Космотеороса» Христиана Гюйгенса, изданного Аврамовым. В 1724 году эта книга вышла в Москве. Начиналась она словами: «Во имя Иисусово, аминь» – дабы подобной оговоркой угодить особам духовным…
Служба в должности дьяка Оружейной палаты, а затем – директора первой Петербургской типографии вывела Михаила Аврамова в статские советники. Вращаясь среди привилегированных особ, Аврамов почитался человеком образованным. Он сумел стать зятем любимца Петра кабинет-секретаря Алексея Макарова. Выгодной свадьбой приумножил свои, добытые правдами и неправдами, богатства. Роскошная жизнь в новой столице, избыточные доходы разлагающе подействовали на тридцатилетнего книжника, предавшегося щегольству, пьянству и распутству. Потом он подпал влиянию монахов и духовенства старого уклада и каялся во всех своих прегрешениях, плотских и духовных:
– Из-за проклятых денег, не ведая куда их девать, тратил оные на пьянство и блуд и на прочие безумные дела и злодейства…
Противники Петровы, приверженцы старой веры, сторонники сохранения власти патриарха всея Руси, говорили:
– И пьянство, и блуд, и всякое пресыщение телесное не суть грехи тягчайшие. Кайся и беги от грехов тяжких духовных. Не послушай словеса Феофана Прокоповича, составившего еретическое «Первое учение отрокам»…
В припадке покаяния Аврамов, следуя заветам и поучениям неистового протопопа Аввакума (сожженного в Пустозерске), возомнил себя последователем старообрядчества, каялся и проклинал себя:
– Грешен: языческих писак Овидия и Вергилия с упоением читал… Грешен: исполняя волю царскую, печатал и читал преступную и богомерзкую книгу, переведенную с Коперника, о том, что земля якобы вокруг солнца пляшет… Господи, научи, как искупить мои тягчайшие прегрешения…
И надумал тогда, не без влияния монахов, кающийся книжник Аврамов сочинить свои молитвенные тетрадки, перечеркнуть ими дерзкие поучения нового духовного регламента, составленного при участии Петра архипастырем Прокоповичем.
В этих печатных тетрадках Аврамов тиснул обязательные ко всеобщему изучению тропари и молитвы, десять заповедей, символ веры, псалом пятидесятый и приписал к сборнику: за изучением молитвослова выборными судьями должен соблюдаться контроль над всем народом.
Размножение аврамовских тетрадок с припиской о принудительном всеобщем изучении молитв преследовало цель – отвлечь внимание народа от петровских нововведений и той светской литературы, что стала выходить в Петербурге и Москве. Петр, доверяя Аврамову, не обратил серьезного внимания на его молитвенные тетрадки и не предугадал в них злокозненного подвоха против просветительных деяний Прокоповича.
Пока был жив Петр, книжник Аврамов продолжал возглавлять печатное дело первой, постепенно расширяющейся типографии.
Но скрытая старообрядческая злоба уже клокотала в нем, хотя из боязни царского гнева он хитрил и не решался открыто осуждать Петра за преобразования в православии и общественной жизни.
Отстраненный от своей должности после смерти Петра, кающийся в своих прегрешениях бывший книжник Михайло Аврамов превратился в свирепого, усердного, не по чину и не по разуму, защитника старых порядков. Он стал преподносить императрице Анне Иоанновне проект за проектом о восстановлении нарушенного Петром патриаршества.
Шесть лет находился бывший книжник под следствием и наконец за «жажду аввакумовского подвига, за грубые и предерзостные суждения» угодил в Охотский острог.
В это же время подвергся преследованию и его шурин, когда-то влиятельный кабинет-секретарь его величества вологжанин Алексей Макаров. Заступников у Аврамова не оказалось…
Елизавета Петровна, став царицей, помиловала его и вернула из ссылки как невинную жертву бироновщины. Но не таков оказался искатель аввакумовской славы Аврамов. Снова и снова он стал писать резкие, с аввакумовскими выражениями, письма-проекты против петровских реформ.
– Прилично заградить нечестивые уста, – говорил он, возражая против повторного издания «Книги мирозрения» Гюйгенса и «Разговоров о множестве миров» Фонтенеля.
За противные суждения Аврамов был нещадно расспрашиваем в Тайной канцелярии. Затем несколько лет томился он в застенках Петропавловской крепости, до безумия упорствовал, но не сдавался.
Стойкость Аврамова изумляла начальника Тайной канцелярии Шувалова; последний намеревался отправить его «спасаться» от житейских пороков в отдаленный монастырь. Но опоздал. Бывший книжник петровских времен, изменивший благому книжному делу, арестант Михайло Аврамов умер в тюрьме семидесяти лет от роду…
Фрагмент последний
Двадцатилетняя Северная война требовала огромных сил и средств народных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85