Они радеют о поспольстве денно и нощно. С их помощью соберем людей, пройдем все межи и грани, ибо дух наш свободен. Тебе же, князь, надобно с братствами союз заключить немедля. В них ты и помощь найдешь, и наставление. Иначе не мыслю, как сможешь народ привести к правде? Я и сам вскорости опять прибуду к тебе…»
Не в первый раз слышал князь Михайло о православных братствах. В самом начале пути Глинский подумывал о союзе с ними. Но жизнь постепенно меняла его замыслы. Не о свободном духе народа думал теперь князь Михайло. Теперь не то, что было в Турове. Иначе поведет дело князь. Он сядет господарем в Смоленске, будет держать в своих руках ключ от двух государств, Кто захочет идти на московского князя, у того на пути он, Михайло Глинский, в Смоленске. А пойдет московский государь походом на Литву, и ему не миновать этой крепости. Со Смоленска начнет, а там… бог поможет!
Вот ради чего так трудился он, воюя Смоленск. Не щадя людей своих, вел штурм крепости. И покорил Смоленск. Это признали все: и наместник смоленский Сологуб, и княжий воевода Щеня.
Теперь слово за великим князем Василием. Настал час, когда московский государь может уплатить за верную службу. Князь Василий по праву отдаст победителю город со всеми его людьми и имуществом. В этом Глинский не сомневался.
Глинский привык к лести и славе и теперь, войдя в княжьи палаты, принял как должное поклоны и сдержанный шепот придворных. С гордо поднятой головой он прошел мимо вставших ему навстречу бояр и направился к возвышению, на котором сидел великий князь меж двух своих братьев – Семена и Юрия.
– Дай руку, князь, – сказал Василий поклонившемуся Глинскому. – Спаси тебя бог за твою храбрость и службу.
Вот он, долгожданный час! Глинский опустился на одно колено.
– Великий государь! – сказал он, и голос дрогнул в сильном волнении. – Ныне я дарю тебе город Смоленск. Чем одаришь меня?
Василий ответил не сразу. Словно обдумывая награду, он смотрел на коленопреклоненного. Потом встал и, подняв Глинского, тихо попросил:
– Повтори, князь, слова свои!.. Ныне ты даришь мне город?..
– Город Смоленск… – повторил Глинский, смутившись.
– Нет, князь, не город, – ласково поправил его Василий и, подведя к окну, объяснил: – Не город, но крепость сильнейшую, какой лишь при великом умении овладеть удается.
Похвала окрасила щеки Глинского румянцем. Василий продолжал говорить, постепенно сам зажигаясь своими словами:
– А в крепости люди. Одной с нами веры, одного племени. Большую радость принесли им наши воины. Смотри, князь, в городе будто светлое воскресенье! – Василий распахнул окно, и в палату ворвались густой гул колоколов, многоголосое пение и пьяный шум. Лицо Василия озарилось радостью. – С ними и мы ликуем! Ликуем, что вернули отчину нашу стародавнюю, братьев наших от чужбины избавили… Только, думаю, дело наше еще не окончено.
Василий повернулся от окна ко всем стоявшим в палате.
– Король Жигмонт, как раньше наших уговоров не слушал, так и теперь, поди, не захочет мира. Ведомо нам, собирает король большую рать. Надо оборонять наш Смоленск!
И, шагнув на середину палаты, Василий заговорил быстро, повелительно:
– Боронить его будем не здесь, не за стенами. У Друцка, у Борисова… К Минску пошлем дружины. На все пути наши замки повесим. А ты, князь Михайло, направляйся к Орше не мешкая. Стань на Днепре!
Глинский чуть было не вскрикнул. Сердцем почуял: случилось злое, непоправимое. Еле сдерживаясь, спросил:
– А Смоленск?
– Бог милостив, – перекрестился Василий. – Князь Шуйский нашим наместником тут станет, досмотрит за городом. Вы же его там оберегайте, авось в дружбе и отстоите Смоленск… Поклонись, боярин, воеводам. Проси, не дали бы тебе одному с Жигмонтом биться.
Шуйский вышел вперед и, не сдержав улыбки, поклонился Глинскому. Князь Михайло стоял бледный, чувствуя, как кровь отливает от сердца. Ох, не прост оказался Василий, московский государь! Не знал Глинский, что лежат в московском тайном приказе перехваченные письма из Польши и сидят в темницах перебежчики, под пытками сознавшиеся, что посланы они самим королем Жигмонтом к князю Глинскому. Не знал он и того, что в самом доме Глинского его советник немец Алоиз Шлейнц вел двойную игру, помогая перехватить письма, им же самим подсказанные. Расчет у того был один: доверие московского князя к Глинскому постепенно ослабеет. Рано или поздно Глинский это должен будет почувствовать и пожалеть о своей измене Сигизмунду. А от раскаяния до желания вернуть былое путь недалек.
Расчет был верен. Василий, хотя не очень прислушивался к доносам тайного приказа, все же не решился отдать Смоленск Глинскому, и это была последняя капля, переполнившая чашу.
Еще до того, как обиженный и оскорбленный князь Михайло наконец согласился на уговоры Шлейнца и собственноручно написал королю Сигизмунду о желании вернуться, князь Василий уже расставил свои ловушки…
* * *
– …Прямого пути тебе нет. Не стало прямого пути ни конному, ни пешему. Будто кто нарочно все перепутал. Едет человек в одно место, а попадает в другое. Бог знает куда, как далеко. Не то что шляхи проезжие – лесные тропы и те заставами перегорожены, волчьими ямами изрыты. Не ровен час – пропадешь. В своей околице с хутора на хутор не пройдешь. А коли заставит человека беда в город или еще куда отправиться, так прощается с семьей, словно за море путь держит. И скажи на милость, откуда их набралось, столько стражников да соглядатаев! Хватают каждого, откуда бы ни ехал, с русского аль с польского боку. Говорят, ищут какого-то князя беглого. Может, и брешут, только сказывают:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147