Вся их предстоящая выручка не могла равняться тому, что брал воеводский сборщик.
Зато высокомерные шляхтичи, окруженные слугами, пробивавшими им путь через табор, подводили свои обозы прямо к воротам. Ворота раскрывались, и шляхта безданно, беспошлинно мимо сотен завистливых глаз въезжала в город, разрезая тьму улиц колеблющейся змейкой факелов и нарушая тишину громким говором и смехом.
Купцы и крестьяне, тая обиду, шепотом сообщали друг другу:
– Опять бумагу великому князю Александру Литовскому… не то пишут, не то написали уже.
– Есть, есть та бумага, – уверял кто-то. – Всем миром подписана. Нынче на ярмарке появится верный человек, отвезет ее великому князю.
Говорили, что человека этого уже видели, но просили никому про то не сказывать.
– Гибнет, гибнет славный град Полоцк! – вздыхали в третьем месте. – Видано ли! Уже и купец воеводе не в счет. А на чем земля сия держится, как не на ярмарках…
Слух о новой челобитной дошел и до воеводы. Оттого на ярмарке и по всему городу шныряли его соглядатаи.
Смутно было на душе у людей. В тихом ропоте да тревожных беседах проводили они ночь под стенами города.
Но как ни томительна и как ни длинна была туманная ночь, утро наступило в положенный час. Первыми почувствовали приближение дня горластые петухи, привезенные в корзинах; едва возвестили они о рассвете, как замычала, заблеяла, закудахтала остальная живность. Люди смотрели на восток, и перед ними, как по знаку волшебника, раздвигалась и уплывала поредевшая кисея тумана. Над заблестевшими водами Западной Двины поднималось чистое солнце. С высоких городских башен прозвучали трубные сигналы. Сторожа распахнули ворота.
Освещенный утренним солнцем, город был прекрасен. Башни замков и купола храмов казались обновленными свежей позолотой. Даже деревянные стены, влажные от ночного тумана, сверкали на солнце дорогим металлом. Вокруг города шумело и волновалось разноцветное море повозок, телег, мачт и вымпелов.
Полочане вышли из своих домов встречать гостей. Хозяева лавок и складов спешили к городским воротам, торопясь перехватить купцов с нужным товаром. Сынки зажиточных мещан и купцов, еще не приставленные родителями к делу, наряжались в свои лучшие платья, подвязывались пестрыми поясами и отправлялись на поиски ярмарочных развлечений. От одной из таких веселых компаний отделился юноша. Высокий, ладный, широкоплечий, он свободным, немного торопливым шагом поднялся на гребень земляного вала. На юноше был легкий кафтан, из-под которого виднелась белая полотняная рубаха с расшитым воротничком. Домотканые штаны заправлены в мягкие сапоги татарского образца. Голову покрывала сдвинутая к левому уху аккуратная магерка, из-под которой выбивались русые пряди волос.
Стоя на валу, Георгий – так звали юношу – смотрел в сторону реки. Сотни байдаков, стругов и малых долбленых лодок-душегубок приступом брали причалы. Особенно оживленно было у Двинского перевоза и возле невельской брамы. Сюда устремлялись с Заречья, со стороны Кабака (так называлось предместье, что над рвом у дороги), с Ильинской улицы и от Паркана. Река, делившая город надвое, скрылась под множеством перевозных плотов и лодок. Трудно было понять, где кончается река и где начинается берег. Торопливо выкатывались бочонки, выгружались тюки и корзины, поднимались садки свежей рыбы. Юноша посмотрел в другую сторону.
На Замковой горе, выступавшей между Полотой и Двиной, возле старых княжеских хором и Софийского собора, шляхтичи уже разбили свои шатры, заняв почти весь плац. Оттуда доносились звуки музыки и пьяные выкрики. Справа за Нижним замком, там, где на берегу Полоты белела новая мельница одноглазого Петра Корсака, сбились в пеструю крикливую толпу крестьяне. Стражники теснили их к пустырю, на Вознесенскую улицу, пропуская вперед купцов и богатых гостей. Со стороны видневшегося за лесом старинного монастыря княгини Ефросиньи тянулись на ярмарку монахи. Их обгоняли всадники, крестьянские телеги, скороходы. Казалось, город не сможет вместить всех этих людей, повозки, тюки, корзины, а они все прибывали и прибывали. Шли с воды, шли с суши. Полоцк встречал гостей со всех четырех сторон.
Серая площадь возле городской ратуши наполнилась неумолчным гулом. Прилавки торговых рядов покрылись яркими пятнами ковров и материй. Возле гостиного дома приезжие купцы разложили образцы своих драгоценных товаров.
Распахнулись двери кабаков, и всем известный пьяница Якубка принял первую даровую чарку от кабатчика на удачный почин.
Ярмарка началась.
Георгий любил дни полоцких ярмарок. Трижды в год приходил он сюда любоваться красотой и силой своего города. Трижды в год видел, как встречались здесь люди из разных земель. Приплывали по Двине рижане. Приезжали важные московские гости. Прибывали купцы польские и немецкие. Привозили разноцветные сукна, пряности. Снабжали полочан железом, медью. Взамен получали изделия хитрых умельцев.
Полоцкие ремесленники славились резьбой по дереву, тканями, выделкой мехов и тончайшей ювелирной работой. Кузнецы, кожевники вывозили на ярмарку свои рукоделия, гордясь тем, что крепче и острее, чем у заморских мастеров, их топоры, легче и узорней стремена, красивей уздечки и прочнее сбруя.
Гончары выставляли хрупкие пирамиды разноцветной посуды, расписанной красками, сваренными из тайной болотной травы и кореньев, такими стойкими, что не стирались и не тускнели они долгие годы.
Полоцкие купцы сбывали лен, пеньку, смолу, воск, мед и золу, сплавляли стройный хоромный лес, продавали хлеб и крупу. Торговля шла живая, веселая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147