Этот текст был наиболее понятен русским людям.
Скорина, решив печатать Геннадиеву Псалтырь, все же во многих местах обновил и усовершенствовал письмо. К каждому стиху дал заголовки. На полях книги он сделал примечания, поясняющие некоторые церковнославянские слова, вовсе непонятные простому народу: «меск» – мул, «стакт» – ладан, «вретище» – власяница, «тымпан» – бубен, «онагры» – лоси, «геродеево жилище» – соколиное гнездо… Книга будет понятной и красивой. Шрифт вышел на славу. Недаром резал его старый Стефан, долго работавший в краковской друкарне Святополка Феоля. Хороши и краски, и бумага.
Месяца три-четыре уйдет на печатание, брошюровку, и к осени пойдет его Псалтырь по дальним дорогам в города русской земли. А потом немедля возьмется он за главное свое издание – за Библию.
Первая Библия на языке Белой Руси!.. Взяв зажженную свечку, Георгий вышел из комнаты и по узкой деревянной лестнице спустился в подвал, приспособленный под друкарню.
Уже целый год он жил здесь при своей типографии, на одной из кривых улочек Старого Места. Работая дни и ночи, он редко выходил на прогулки и не встречался ни с кем, кроме Вацлава и старого профессора – чеха Корнелия Вшегрда, с которым познакомился еще в свой первый приезд в Прагу и которого высоко ценил за его юридические и литературные труды на чешском языке.
В друкарне было тихо. Старый Стефан спал в углу на жестком тюфяке. Тускло поблескивали приготовленные для тиснения наборные полосы. Чаны с краской и стопы аккуратно нарезанной бумаги были уже подвинуты к большому деревянному станку. Георгий, опустив кисть, попробовал краску на клочке бумаги. Несколько минут он простоял, высоко подняв свечу, глядя на ждущий работы типографский инвентарь, потом, тихо ступая, вышел и поднялся к себе.
Как только взошло солнце, Георгий снова спустился в друкарню Стефан уже возился у станка, устанавливая на доске полосы набора, которые печатники называют тагером.
На лестнице послышались шаги, и в подвал спустился мальчик лет четырнадцати.
– Доброе утро, Гинек, – ответил Скорина на его почтительное приветствие.
Гинек был учеником Стефана и служил подручным в друкарне, но жил отдельно, в доме своих родителей.
– Я готов, господин доктор, – сказал Стефан. – Можно начинать…
– Погодите чуточку, друг мой, – остановил его Скорина. – Я хочу подождать господина Вашека… А вот и он.
Вацлав почти скатился по ступенькам в подвал. За ним медленно вошел старый и, очевидно, больной человек, закутанный в теплый шарф.
– Я не опоздал! – радостно вздохнул Вашек. – Пан профессор ни за что не хотел отпускать меня одного. И мне пришлось немного задержаться.
Георгий пожал руки Вашеку и Корнелию Вшегрду.
– Приступим! – сказал он.
– Господи благослови! – перекрестился старый профессор.
За ним перекрестились остальные.
Гинек окунул в чан кожаные мацы и, осторожно отряхнув их, накатал краску на полосу набора. Потом положил лист на узкую раму, обтянутую материей, и опустил раму на тагер. Мастер подвел тагер под массивную гладкую доску – пиан – и сильным рывком притянул к себе рукоятку станка. Пиан опустился на тагер, придавив его своей тяжестью. Стефан отвел назад рукоятку, тагер снова поднялся, и мальчик, ловко сняв мокрый оттиск, подал его Скорине. Вацлав, профессор, Стефан и Гинек окружили Георгия, рассматривая оттиск.
Скорина долго читал его, не говоря ни слова. Было видно, как мокрый лист дрожал в его руках. Никто не решался нарушить тишину. Георгий закрыл глаза и молча протянул оттиск профессору. Тот взял его и, подняв к лицу, торжественным и громким голосом прочитал:
– «Я, Францишек, Скоринин сын из Полоцка, в лекарских науках доктор, повелел сию Псалтырь тиснуть русскими буквами и славянским языком ради приумножения общего блага и по той причине, что меня милостивый бог с того языка на свет пустил…»
* * *
Работа шла безостановочно. Скорина нанял еще двух искусных мастеров, и пока одни заканчивали печатание Псалтыри, другие составляли набор книг Ветхого Завета. А сам он тем временем готовил новые переводы и старательно проверял прежние.
В августе 1517 года Псалтырь была уже пущена в продажу. Месяц спустя закончилось печатание книги Иова.
Двадцать восьмого сентября, в день святого Вацлава, Георгий отправился поздравить Вашека, праздновавшего свои именины.
– Вот! – сказал он, вручая другу большой, тщательно завернутый пакет. – Погляди на этот плод трудов моих.
Вацлав развернул пакет. Это был специально изготовленный экземпляр только что отпечатанной книги Иова в превосходном переплете свиной кожи. На титульном листе помещалась резанная по дереву гравюра, изображающая многострадального Иова, преследуемого дьяволом. Под гравюрой заголовок: «Книга святого Иова… Зуполне выложена доктором Франциском Скориной с Полоцка», и посвящение: «Людям посполитым к доброму научению».
Вацлав медленно перелистал книгу, внимательно разглядывая каждый лист.
– Это чудо, Франек, – сказал он тихо, – настоящее чудо!
– Я рад, что тебе нравится, – улыбнулся Георгий. – Мне кажется, что книга действительно неплоха. Давно я не испытывал такой радости, как теперь. Даже в тот день, когда закончил Псалтырь… Все же в Псалтыри я сохранил старый церковнославянский текст. И еще до меня подобную Псалтырь напечатал в Кракове Святополк Феоль… А это, – он указал на лежавшую перед Вацлавом книгу, – это первая печатная книга на родном моем языке. Нет больше в живых моего наставника, отца Матвея, нет и Яна Глоговского. Не увидят они этой книги, не порадуются вместе со мной. Исчез и наш Николай… Из всех, кого любил я в дни юности, остался только ты один, Вацлав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147