В неволе люди темны. Чтобы дать им свет грамоты, надо дать им волю. А воля, видать, сама не придет.
Георгий не знал истинных замыслов князя, как не знал их никто, но он поверил в бескорыстность и святость дела Глинского, как поверили ему многие, и остался в Турове. Здесь окрепла и начала наполняться жизнью его мечта. Все то, что только искрилось в его представлении о будущем подвиге, теперь, казалось, находило опору в делах князя Глинского.
Спустившись к новым хазам и подойдя к костру, возле которого толпились ратники, Георгий увидал Язэпа.
– Слыхал, – радостно спросил его детина, – какая сила к нам прибавляется? От самого хана крымского – каждому по коню, от короля венгерского – по сабле!
Осип не ошибся: сообщенные им новости горячо обсуждались среди туровских воинов.
– Нет лучше воина, чем у нашего князя! – важно заявил гревший у костра зад в заплатанных штанах маленький человек, видно слывший здесь весельчаком и балагуром.
– Это почему же так? Растолкуй, Устин! – заранее улыбаясь, попросили окружавшие.
– А сами считайте, – загибая пальцы на руке, объявил Устин. – Воин хрестьянский, конь татарский, шапка-магерка, сабля-венгерка. Где другого такого отыщешь?
Ратники засмеялись.
– Ловко подсчитано.
– Верно, Устин, такого и у короля Жигмонта не найдешь.
– А я у Жигмонта другое поискать собираюсь, – весело возразил балагур.
– Это чего же?
– Сала с его королевской милости да с панов, что понаросло на них от нашего поту!
– Панское сало с душком, – заметил кто-то из-за костра.
– А ништо, – ответил Устин, – мне боты смазать, а то третий день скрипят, спасу нет. – И под общий хохот Устин поднял над костром ногу в старом, истоптанном лапте.
– Потерпи, Устин, – сквозь смех сказал Язэп, – придет час, оденешь панские боты.
– И шапку боярскую, – поддержал стоявший рядом.
– Слыхал еще я, вышла подмога нашему князю, – серьезно заметил пожилой рослый крестьянин, опоясанный саблей.
Все замолкли, повернувшись к нему.
– От московских бояр, – неторопливо продолжал пожилой, – обозы с пищалями и одеждой. К зиме обещалися тут быть непременно.
– А боле бояре те ничего не обещалися? – насмешливо спросил сидящий на корточках чернобородый мужик в рваном полушубке.
– Что?
– Да то, что московские бояре всего охотней дают! – ответил чернобородый, поднявшись и злыми глазами смотря на собравшихся у костра. – Я, братцы, сам из Москвы-матушки. Да только стала она мне злей мачехи… Не для нас Москва строилась, и не об нас там забота.
– Не бреши! – кинул ему пожилой.
Но чернобородый не обратил на него внимания.
– Тут у вас, – продолжал он, – паны да паненки, а там – батоги да застенки. Такая там воля, как на погосте поле…
– Что ж ты у панов волю искать прибег? – спросил Устин, подходя к чернобородому.
– А хоть бы и так, – огрызнулся тот, – ничем ваши паны наших бояр не хуже!
– Ах ты прихвостень панский! – шепотом проговорил Язэп.
Георгий оглянулся на него. Впившись глазами в чернобородого, сжав кулаки, Язэп вздрагивал от закипавшего гнева. Георгий взял его за руку, но Язэп, не глядя на друга, встряхнул плечом и шагнул к чернобородому прямо через костер.
– Ты что людей от братьев родных воротишь?
– Гони его в пекло к чертовой теще, – крикнул Устин, толкнув чернобородого на Язэпа.
Язэп взмахнул кулаком, чернобородый, пригнувшись, отскочил, попав ногой в костер и подняв облако искр и пепла.
– Что вы, братцы? Истинную правду скажу, провалиться мне на сем месте!
Чернобородый перекрестился.
– Вон, поганец! – наступал Язэп.
Георгий бросился к Язэпу, видя, что сейчас вспыхнет драка.
– Отойди, панич! – неожиданно остановил Георгия пожилой крестьянин. – И ты, хлопец, постой! – сурово приказал он Язэпу. – Вперед разобраться надо, что за человек…
– Верно! – подхватил насмешник Устин. – Может, при нем охранная грамота от князя или боярина!
– Грамота? – хрипло спросил чернобородый, метнув глазами на насмешника. – На, смотри, какую грамоту мне боярин выписал!
Быстро скинув полушубок, он поднял рубаху и повернулся спиной к Устину. Спина его была покрыта синевшими рубцами и лиловыми пятнами на местах вырванной кожи. В неспокойном свете костра раны будто ожили. Молча смотрели на них ратники. Потом кто-то тихо спросил:
– За что его так?
– Да, может, он злодей какой?
– Не злодей я и не вор, – говорил чернобородый, поворачивая спину так, чтобы было видно новым подходившим любопытным. – На боярина Ноздреватого всю жизнь спину гнул, а он по ней батогами пахал. Полюбуйтесь.
Окружившие его смотрели, трогали пальцами.
– Опусти сорочку, простынешь… – хмуро сказал пожилой. Ему неприятно было видеть, как человек хвалится своим горем.
Чернобородый одним движением заправил рубаху в штаны и стал натягивать на плечи полушубок. Он осмелел, почувствовав как бы свое превосходство над теми, кто зря смеялся над ним. Говорил зло, поучительно:
– Не нужны мне ни ваши паны, ни наши бояре. Будет! Теперь мой черед! Вы от князя своего воли ждете. Погодите, даст вам князь волю. Кому в рыло, а кому мимо, – сказал он, повернувшись к Язэпу.
Язэп молчал, исподлобья глядя на чернобородого.
– Ты нашего князя не тронь, – вступился за Глинского пожилой, – сам небось к нему прибежал.
– Может, к нему, а может, и нет, – загадочно ответил чернобородый. – Я землю ищу, где бы самого меня за князя признали… – ухмыльнувшись, пояснил он. – Да, видать, не с вами искать ее… Ну, расступись!
Твердым, решительным шагом чернобородый пересек светлый круг костра и ушел в темноту.
Оставшиеся зашумели, заговорили все сразу. На разные лады обсуждали непонятные слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147