Георгий поглядел на профессоров. Глоговский опустил голову, сдерживая волнение. Рядом с ним сидел Коперник. На его лице Георгий не мог прочесть ничего. Он, как всегда, был спокоен и безучастен.
Непогрешимость папы! Георгий уже слыхал об образе жизни папы Александра VI Борджиа, кровосмесителя и убийцы – ярчайшем свидетельстве «непогрешимости» римских первосвященников. Но одно упоминание об этом было бы равносильно самоубийству. Георгий видел, какую западню расставил ему противник.
– Призываю всех в свидетели, – тихо сказал Георгий, повернувшись к залу, – что я не касался этого вопроса, хотя и имею о нем свое мнение.
– Изложи его, – потребовал Иоганн.
– Рыцарь фон Рейхенберг, – прервал немца Глоговский, – ты отклоняешься от темы. Здесь не идет речь о догмате папской непогрешимости.
Иоганн бросил злобный взгляд на Глоговского:
– Я вижу, что у схизматика нет недостатка в покровителях. Мы еще заставим его ответить на этот вопрос. Теперь же спросим: во имя чего хочет он переводить священное писание с латыни на язык холопов?
– Я уже разъяснял, – ответил Георгий. – Чтобы сделать науку достоянием народа. Истинная мудрость понятна всякому. Подобно большой реке, она имеет глубины, в которых может утонуть слон, но имеет и мели, по коим легко пройдет и ягненок. Народ должен…
– Народ! – презрительно перебил его Рейхенберг. – Разве жалкий мужицкий сброд, подобный диким зверям, обитающим в ваших лесах и болотах, нуждается в науке?
– Иоганн фон Рейхенберг, – сказал Георгий, сурово сдвинув брови. – Не в первый раз я слышу от тебя эти гнусные слова. Сто лет назад люди Белой Руси вместе с поляками, чехами и литвинами бились с твоими предками на поле Грюнвальда. И надменные рыцари полегли во прахе и крови под ударами презираемых тобой мужиков. Остерегись же, рыцарь, изрыгать хулу на славные наши народы. Ибо терпению нашему есть предел!
Неистовый шум покрыл эти слова Георгия Скорины. Накаленный воздух зала потрясали грозные выкрики. Студенты перепрыгивали через скамьи и двигались к кафедрам. Иоганн стоял бледный, с перекошенным от злобы лицом. Небольшая группа его сторонников окружила кафедру, защищая его от нападения. Служитель колотил в колокол. Профессора и магистры, покинув высокие кресла, оттаскивали дерущихся студентов. О продолжении спора нечего было и думать.
– Долой с кафедры!
– Виват Франциску! Вон немца!
В Рейхенберга полетели комья смятой бумаги, гнилые яблоки. Иоганн сделал угрожающий жест и быстро спустился, укрывшись за спины своих защитников. С большим трудом удалось установить некоторую тишину.
Пан ректор встал рядом с Глоговским и громко спросил:
– Почитают ли панове факультет схолара Франциска достойным ученой степени бакалавра в семи свободных науках?
Зал затих, ожидая решения. Ректор обращался со своим вопросом по очереди к каждому из сидевших за столом ученых:
– Пан Глоговский… Пан Вратиславский… Пан Коперник… Пан Григорий Саноцкий… Пан Тадеуш Ортым…
Все отвечали утвердительно. Ректор вздохнул с облегчением. Ему хотелось как можно скорее закончить этот скандальный диспут. Его преподобие по натуре был человек мирный. Трепеща перед высшим церковным авторитетом, он в то же время искал расположения профессоров. Поэтому борьба, закипевшая в университете, весьма тревожила его и сбивала с толку. Он с трудом ориентировался в ней, не зная подчас, чью сторону принять. Итак, все отвечали утвердительно. Но вот очередь дошла до одного из ученых докторов, желтолицего, морщинистого старичка.
– Мысли оного Франциска почитаю я еретическими. А посему согласия моего нет, – сказал он сердито.
Ректор даже вздрогнул.
– А ведь правда, – сказал он, словно вспомнив. – Я и сам усмотрел в его словах… некоторым образом… частицы…
Но тут вступился Глоговский:
– Франциск не сказал ничего такого, что бы оскорбило слух честного католика. Напомню, он привел несколько ссылок из законов и учения святейшего престола.
– Да, да, – обрадовался ректор. – Где же тут ересь?
– Устав наш не требует согласия с мнением диспутанта, – продолжал Глоговский. – Для присуждения ученой степени достаточно признать, что он обладает обширными знаниями и искусен в ведении научного спора. Он доказал это.
– Конечно, – быстро согласился ректор. – Он вполне доказал нам свои знания и риторический дар.
Георгий все еще оставался на кафедре, ожидая окончательного решения. Возбужденный спором, он теперь почти безразлично слушал переговоры ректора и профессоров, хотя и знал, что именно от них зависит его судьба.
– Тем не менее, – скрипел желтолицый, – самый дух его речей не совпадает с догматами нашей церкви.
– В этом пан, пожалуй, прав, – с грустью заметил ректор.
Но Глоговский не уступал:
– Панове, факультет должны принять во внимание, что Франциск не является католиком. Разумеется, об этом можно пожалеть. Однако известно, что он допущен в университет с высокого соизволения его преосвященства архиепископа, попечителя нашего.
Уже готовый возразить, желтолицый вдруг поджал губы, словно сразу глотнул много воды. Ректор возликовал.
– Ну, разумеется, – сказал он с улыбкой. – Ведь не кто иной, как его преосвященство указал нам принять этого юношу, невзирая на его принадлежность к восточной схизме, а стало быть, мы и не можем требовать от Франциска верности католическим догматам. Я полагаю, что мы вправе решить сей вопрос утвердительно.
И ректор торжественно провозгласил о присуждении Франциску, сыну Скорины, происходящему из города Полоцка, ученой степени бакалавра.
– Виват! – гаркнули во всю мочь Николай Кривуш и Вацлав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147