А вот этот Майкл Кэррен существовал. Черт бы побрал его, этого ирландца. Какая нелегкая занесла его на этот остров? Чтобы все вверх ногами поставить?
Единственное, чего хотел Люс, так это спокойно жить. На его счету в одном из нью-йоркских банков лежала солидная сумма, которую он сумел отложить. Как только он закончит этот последний этап его совместной с капитаном Хьюзом операции, он сразу же отойдет от дел и обоснуется в Америке. А вот теперь появляется этот Кэррен и начинает мутить воду. Да-а, три процента от семисот тысяч фунтов и десять – от разницы между этими семьюстами тысячами и миллионом – это уже кое-что. Матерь Божья, да если это перевести в американские доллары, это же куча денег! Он на них мог бы жить припеваючи в каком-нибудь бельведере на Пятой авеню, свались на него эти деньги.
Обе телеграммы, которые пришли два дня назад, так и оставались в сейфе. Люс перечитал их снова. Говорить по-английски было для него трудновато, произношение его было ужасное, но писать и читать он мог вполне прилично. И Баринг, и Ротшильд – оба эти банка ответили на его запрос и подтвердили подлинность аккредитивов. Кроме того, по тону этих телеграмм Люс понял, что мистер Кэррен был их одним из самых солидных клиентов, достойным всяческого уважения и безграничного доверия. Боже мой, а ведь может случиться и так, что и от Кауттса придет аналогичное подтверждение. Может, он и вправду имел дело с человеком, могущим истратить миллион фунтов и желавшим сделать это именно в Пуэрто-Рико.
Эта Калле Крус была коротким, узким переулком, который под углом выходил на небольшую площадь перед одной из многочисленных церквей Сан-Хуана. Иногда казалось, что весь город состоит из них одних, Майкл натянул поводья лошади, остановился и, не торопясь, слез с лошади. Осмотревшись, он привязал ее к столбу.
На улице стояло с полдесятка домов. Ему не было известно, какой из них принадлежал этой Санчес, он попытался определить, но не смог. Около одного из домов на углу какой-то человек, очевидно садовник, занимался подстрижкой кустарника.
– Добрый день, – обратился к нему Кэррен. – Я ищу сеньориту Санчес.
Садовник был метис, наполовину негр, наполовину индеец с лицом цвета обожженной глины. Когда он улыбнулся, Майкл увидел его мясистые розовые десны без единого зуба.
– Добрый день, сеньор. Рановато еще идти к сеньорите.
– Я знаю, что она уже не спит. Меньше часа назад я видел ее в городе.
Садовник сначала, прыснул, а потом рассмеялся, будто этот иностранец очень удачно пошутил.
– Да, сеньор, – улыбаясь, согласился он. – Она уже встала, это уж точно. – Ножницами он показал на дом, стоявший в конце улицы. – Вон там, сеньор, последний дом направо, – со смехом объяснил он ему. И смеялся Майклу вслед.
Это был довольно большой особняк, оштукатуренный, как и все дома здесь. Витую чугунную ограду увивал плющ. Майкл поднялся по лестнице в три ступеньки и, подойдя к двери, постучал висячим молотком.
Дверь открылась моментально – на него смотрела огромная негритянка в наброшенном на плечи платке в горошек и широченном фартуке.
– Мы не пустим никого до темного времени, – объявила она, прежде чем Майкл успел открыть рот.
Толстячка говорила с ужасным акцентом.
– Мне хотелось бы увидеть донью Нурью. Пожалуйста, передайте ей, что пришел Майкл Кэррен.
– Никаких гостей до вечера, – повторила женщина. – Мисс Доньи нет дома.
Майкл попытался заглянуть ей через плечо, но ничего, кроме полутемного коридора, не увидел. – Когда она должна быть?
– К нам все приходят, когда темное время, – эти слова она уже почти кричала, как будто он был глухим, и стала закрывать дверь.
– Минутку, – Майкл удерживал дверь ручищей.
– Вот что, сеньор иностранец, слушай, что я тебе скажу. Я сейчас позвать своих ребят, и они тебе будут показать, куда идти. Не надо лезть. Это нехорошо.
От злости Майкл готов был заехать ей как следует, но это все равно бы ничего не дало.
– Я приду вечером, – сказал он и стал уходить.
– Конечно, в темное время нужно приходить. Когда солнце уйдет и будет темно.
Он с раздражением рванул узел, отвязывая лошадь, потом вскочил на нее и поехал по Калле Крус. В его голове странным образом ассоциировалось все сказанное Нурьей Санчес в банке и услышанное им сейчас от садовника и теперь вот от этой… привратницы. Господи Иисусе! Так это же бордель! Как он раньше не догадался? И эта монахиня вне стен обители не была обычной проституткой – она была хозяйкой этого веселого домика. Он остановил лошадь, и некоторое время сидел, осмысляя весь этот ребус, эту чудовищную абракадабру. Потом вздохнул и, слегка пришпорив лошадь, поехал по этой улице из города.
Поездка верхом на лошади заняла гораздо меньше времени, чем его прошлая вылазка на своих двоих. Через три четверти часа он уже подъезжал к обители Лас Ньевес. Дорога, петлявшая по холмам, была каменистой, неровной, но лошадь Майкла легко справлялась с расстоянием. Неспешным галопом он выехал из-за поворота и вдруг увидел карету, двигавшуюся навстречу.
– Тише, тише, милая! – ласково успокоил он лошадь, дернувшуюся под ним. Натянув поводья, Майкл поехал тише, потом остановился.
На этой узкой дороге, скорее напоминавшей тропинку, они не смогли бы разминуться и Майкл, спустившись вниз с обочины, встал в тени раскидистой пинии. Возница ехавшего экипажа кивнул ему в знак приветствия и бросил на ходу несколько слов, Майкл не разобрал, что тот хотел сказать. Когда карета поравнялась с ним, Майкл заинтересовался, что за пассажир ехал в ней, через плотно зашторенное окно разглядеть кого-либо ему не удалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170