— Ты хочешь, чтобы мы сейчас же уехали? Ну, как знаешь. — Она подозвала слугу. — Вызови нам портшез.По дороге Аластер выплеснул все накопившиеся эмоции.— Мама, я спросил Флорию, не согласится ли она, когда я восстановлюсь…— И что она тебе ответила?Аластер ответил почти шепотом:— Она поцеловала меня и сказала, что этот день придет не так скоро, как хотелось бы.— Я рада за тебя, она — прекрасная девушка, — утешила его Эрминия, думая про себя, почему же, если все это правда, сын так задумчив.Но, поскольку Аластер не был телепатом, мать неправильно истолковала бродившие в нем чувства, решив, что тот, вероятно, вынуждал девушку немедленно дать ему клятву верности или даже выйти за него замуж, а Флория весьма искусно отказала ему.— Теперь расскажи мне слово в слово, о чем у вас был разговор с его величеством, — попросила она и приготовилась слушать. 8 Деревня Лоуэрхаммер представляла из себя скопление каменных домов, сгрудившихся посреди полей. Было время окончания сбора урожая, и самый большой амбар в деревне расчистили и превратили в танцевальный зал. В нем толпились хриплоголосые деревенские гуляки, дудочники и волынщики играли быстрый танец. Вдоль одной из стен были расположены козлы, поверх которых положили дощатые щиты. На эти импровизированные столы выставили все имевшиеся в деревне кружки и стаканы, рядом выкатили бочонки сидра и пива. Старики сидели на лавке, а в центре амбара кружилось два хоровода: один — из парней — справа налево, а внутри него из девушек — слева направо.Конн тоже танцевал. Когда музыка кончилась, он, как и положено, протянул руку девушке из внутреннего хоровода, которая в этот момент оказалась перед ним, и повел ее к столу с угощениями. Одну кружку он налил ей, вторую себе.В амбаре было душно; в грубых деревянных стойлах по-прежнему стояли лошади и коровы, а четверо или пятеро молодых парней охраняли ворота, дабы никто не пронес внутрь амбара, где было полно сена и соломы, факел или свечу. Страх пожара всегда незримой тенью присутствовал на всех деревенских праздниках, особенно перед началом дождей, когда вода еще не пропитала смолистые стволы деревьев.Конн отпил сидра, деревянно улыбаясь девушке, оказавшейся его партнершей в танце. Так почему же в этот момент он видел, как будто сквозь нее, другую девушку, ту самую, что почти каждый день являлась ему, ту самую, которая была с ним во время дневной работы и ночных снов, одетую в сверкающие наряды, с прекрасными волосами, унизанными драгоценными камнями?— Конн, — спросила Лилла, — что с тобой? Ты как будто за тысячу лиг отсюда, ты что — танцуешь на зеленой луне?Он рассмеялся.— Нет, просто иногда я вижу как наяву место, которое отсюда очень далеко. Не знаю — почему. Не может быть места лучше, чем здесь, — особенно в праздник урожая.Но Конн понимал, что лжет; по сравнению с девушкой его снов Лилла выглядела грубой деревенской простушкой, какой она в сущности и была, а все окружающее — лишь пародией на ярко освещенный дворец, являвшийся ему в видениях. Где происходят сцены, переживаемые им во снах, а где грубые деревенские празднества? Что из них реальность, а что — сон? Он засмущался и, чтобы не углубляться в мысли, приложился к кружке с сидром.— Хочешь еще потанцевать?— Нет, я вся упарилась, — ответила Лилла. — Давай посидим здесь несколько минут.Они нашли лавку в самом конце амбара, возле деревянных стойл. Слышно было, как за их спинами мягко переминались с ноги на ногу животные, и все вокруг казалось знакомым и милым сердцу. Беседы вокруг велись исключительно об урожае и о погоде — знакомые реальности повседневной жизни, но почему-то сейчас они показались Конну непонятными, будто все разом заговорили на чужом языке. Только сидящая рядом Лилла дышала плотью и реальностью. Он взял ее за руку, а второй рукой обхватил за талию. Она склонила голову на его плечо, и он ощутил запах полевых цветов, вплетенных в волосы вместе с красными лентами из грубой материи. Волосы у ней были черными, беспорядочными локонами падавшими на румяные щеки. Она прижалась к нему, такая пухлая и податливая, что руки его сами потянулись к ее грудям. Лилла не протестовала, только тихонько вздохнула, когда он наклонился, чтобы ее поцеловать, и повернула к нему лицо.Он пошептал ей на ухо, и она, согласившись, пошла в темноту на другом краю амбара. Частью игры было не попасться на глаза молодым людям, которые стерегли зернохранилище. Погруженный в одуряющий аромат свежего сена вперемешку с медовым запахом клевера, Конн крепко ее обнял и начал целовать, все жарче и жарче. Что-то еще ей шепнул, и они пошли дальше в темноту. Там они встали, тесно прижавшись друг к другу, и он прижался лицом к ее груди, а руки начали незрячее сражение с многочисленными шнурками, как вдруг кто-то окликнул его по имени:— Конн, ты здесь?Это был голос Маркоса. Раздраженно обернувшись, Конн увидал старика с фонарем в руке. Тот направил свет прямо в лицо девушки.— А-а, Лилла. Тебя зовет мать, девочка.Лилла негодующе огляделась, отсюда было видно ее мать, маленькую женщину, одетую в длинное платье, о чем-то болтавшую с подругами. Но у Маркоса был такой хмурый вид, что она предпочла не спорить с ним. С неохотой высвободившись из объятий Конна, девушка быстро подправила шнуровку на груди.Конн сказал:— Не уходи, Лилла. Мы еще потанцуем.— Ничего подобного, у тебя есть дела, молодой господин, — просто произнес Маркос, но с такой твердостью, что Конн не решился перечить. Он угрюмо поплелся за Маркосом прочь из амбара и, когда они вышли на улицу, спросил:— К чему все это?— Посмотри — небо темное, и перед рассветом будет дождь, — произнес Маркос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77