— Веди своих на этот участок, пробей брешь, а потом атакуй с тыла фиванский центр. А Священный отряд оставь мне!
Гефестион повиновался и вместе с Пердиккой, Селевком, Филотом, Лисимахом, Кратером и Леоннатом устремился вперед, вклинив конницу между Священным отрядом и остальным фиванским войском. Потом совершил широкий маневр — как в тот день, когда они устраивали перед Александром парад, — и зашел противнику в тыл, прижимая его к лесу копий неодолимо надвигавшейся фаланги.
Воины Священного отряда под продолжавшимися наскоками «Острия» сражались с отчаянным мужеством, но, в конце концов, полегли все до последнего, верные данной клятве: не отступать ни на шаг и ни в коем случае не поворачиваться спиной к врагу.
Прежде чем солнце поднялось до половины, сражение было выиграно. Александр предстал перед Парменионом с мечом в руке и в еще покрытых кровью доспехах. Даже грудь и бока Букефала были мокрые.
— Священного отряда больше не существует.
— Победа по всему фронту! — воскликнул Парменион.
— Где царь? — спросил Александр.
Парменион повернулся к равнине, над которой все еще стояла пыль сражения, и указал на одинокую фигуру, которая, прихрамывая, неистово приплясывала среди множества убитых.
— Вон он.
ГЛАВА 25
В битве пало две тысячи афинян, множество было взято в плен. Среди пленных оказался оратор Демад, которого привели к царю еще в доспехах, с кровоточащей раной в груди. Демосфен спасся бегством и укрылся за перевалами, ведущими на юг, в Левадию и Платею.
Но наибольшие потери понесли фиванцы и их союзники ахейцы, стоявшие в центре. Конница Александра, разгромив Священный отряд, зашла им в тыл и прижала к стене острых копий фаланги, вызвав страшное побоище.
Гнев Филиппа обрушился больше всего на фиванцев, к которым он посылал переговорщиков. Царь продал пленных в рабство и отказался выдать тела убитых для захоронения. Александру пришлось уговаривать его.
— Отец, ты сам говорил мне, что нужно проявлять милосердие при каждой возможности, — заметил он, остыв после восторга победы. — Даже Ахилл вернул тело Гектора старцу Приаму, который слезно умолял его. Эти воины сражались как львы и отдали жизни за свой город. Они заслуживают уважения. И, кроме того, какой смысл вымещать злобу на мертвых?
Филипп ничего не ответил, но было видно, что слова сына проникли в его душу.
— И еще: один пленный афинский командир просит о встрече с тобой.
— Не сейчас! — буркнул Филипп.
— Он говорит, что, если ты его не примешь, он может умереть от потери крови.
— Прекрасно! Одним меньше.
— Как хочешь. Тогда я сам займусь им.
Александр вышел и подозвал двоих «щитоносцев»:
— Приведите того человека в мой шатер и велите прийти хирургу.
Солдаты повиновались приказу, и афинянина, раздев и обмыв, уложили на походную койку.
Вскоре вернулся один из «щитоносцев»:
— Александр, все хирурги заняты с нашими солдатами, стараются спасти самых тяжело раненных, но если ты прикажешь, врач придет.
— Не надо, — ответил царевич. — Я сам им займусь. Принесите инструменты и иголку с ниткой, вскипятите воду и достаньте чистых бинтов.
Солдаты посмотрели на него удивленно, а пациент — еще удивленнее.
— Ты должен быть доволен, — сказал Александр. — Нельзя давать умереть македонскому солдату ради спасения врага.
Тут вошел Каллисфен и увидел, как Александр надевает передник и моет руки.
— Что ты делаешь?
— Пусть это останется между нами, но ты можешь мне помочь. Ты ведь тоже посещал уроки анатомии у Аристотеля. Промой рану вином и уксусом, а потом вдень нитку в иголку: мне пот заливает глаза.
Каллисфен, проявляя определенную сноровку, сделал, как было велено, и царевич стал осматривать рану.
— Передай мне ножницы: она рваная.
— Вот они.
— Как тебя зовут? — спросил Александр пленного.
— Демад.
Каллисфен вытаращил глаза.
— Но это же знаменитый оратор, — шепнул он на ухо другу, до которого это как будто не дошло.
Демад сморщился от боли, когда его неожиданный хирург обрезал живую плоть. Александр взял иголку с ниткой, подержал иголку над огнем лампы и начал зашивать рану, в то время как Каллисфен придержал ее края, чтобы не расходились.
— Расскажи мне про Демосфена, — между делом попросил царевич.
— Это… патриот, — сквозь сжатые зубы выдавил Демад, — но у нас с ним идейные расхождения.
— В каком смысле? Приложи палец сюда, — велел Александр своему ассистенту, — чтобы можно было завязать нитку.
— В смысле…— объяснил раненый, задержав дыхание, — в том смысле, что я был против развязывания войны вместе с фиванцами и публично об этом говорил. — Он глубоко вздохнул, когда Александр завязал узел.
— Это правда, — шепнул Каллисфен.
— Я закончил, — объявил царевич. — Можно бинтовать. — И обернулся к Каллисфену: — Завтра покажи его врачу: если рана распухнет и загноится, придется делать дренаж, и лучше, если это сделает настоящий хирург.
— Как я могу отблагодарить тебя? — спросил Демад, садясь на койке.
— Благодари моего учителя Аристотеля, который научил меня и этому. Но, кажется, вы, афиняне, не очень старались удержать его у себя…
— Это была внутренняя проблема Академии, город не вмешивался в это.
— Послушай меня. Может ли собрание войска принять постановление прямо здесь и дать тебе политическое поручение для всех афинян?
— Теоретически — да. Возможно, сейчас граждан с правом голоса здесь даже больше, чем в Афинах.
— Тогда иди поговори с ними, и пусть они дадут тебе поручение — договориться с царем об условиях мира.
— Ты это серьезно? — ошеломленно спросил Демад, одеваясь.
— Можешь надеть чистые одежды из моего сундука.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95