Кровавая пена покрывала губы чудесного животного, которое на мгновение замирало, нагнув шею к земле, чтобы наполнить могучую грудь воздухом и вновь его выдохнуть, как огонь из ноздрей дракона.
Александр, словно от удара хлыстом, вдруг очнулся и крикнул:
— Отпустите его! Отпустите этого коня, ради Зевса!
Филипп положил руку ему на плечо:
— Подожди немного, мальчик, подожди, пока его объездят. Немного терпения, и он будет твой.
— Нет! — крикнул Александр. — Нет! Только я сам могу его объездить. Отпустите его! Говорю вам, отпустите!
— Но он убежит, — сказал Филипп. — Мальчик мой, я заплатил за него целое состояние!
— Сколько? — спросил Александр. — Сколько ты заплатил, отец?
— Тринадцать талантов.
— Ставлю столько же, что объезжу его! Но вели этим несчастным отпустить его! Прошу тебя!
Филипп взглянул на сына и увидел, что чувства в нем бьют через край, жилы на шее юноши вздулись так же, как у разъяренного жеребца.
Он повернулся к конюхам и крикнул:
— Отпустите его!
Те повиновались. Один за другим они сняли арканы, оставив лишь поводья на шее. И конь быстро поскакал по лугу. Александр бросился вслед и на глазах у удивленного царя и конюхов догнал его.
Филипп, покачав головой, прошептал:
— О, боги, у него разорвется сердце, у этого парня, у него разорвется сердце.
А Перитас зарычал сквозь зубы. Но конюхи сделали знак, словно говоря: «Слушайте!» Было слышно, как юноша разговаривает с конем; задыхаясь на бегу, он что-то кричал ему, и ветер вместе с его словами доносил ржание жеребца, который словно бы отвечал царевичу.
И вдруг, когда казалось, что юноша сейчас упадет на землю от усилий, жеребец замедлил бег, какое-то время бежал рысью, а потом перешел на шаг, тряся головой и фыркая.
Александр продолжал приближаться к нему, тихо, держась со стороны солнца. Теперь, при полном освещении, ему были видны широкий черный лоб и белое пятно в форме бычьей головы.
— Букефал, — прошептал юноша. — Букефал… Вот такое у тебя будет имя… Вот такое. Тебе нравится, красавец? Нравится? — И приблизился настолько, что мог коснуться его рукой.
Животное повернуло голову, но не двинулось, и юноша, протянув руку, осторожно погладил его по шее, а потом по морде и мягким, как мох, ноздрям.
— Хочешь побегать со мной? — спросил он. — Хочешь побегать?
Конь заржал, гордо подняв голову, и Александр счел это согласием. Он заглянул в черные горящие глаза, а потом одним прыжком оказался на спине жеребца и с криком:
— Поехали, Букефал! — коснулся пятками его брюха.
Животное пустилось в галоп, вытянув голову и длинный пышный хвост. Конь пронесся по лугу, как ветер, до леса и реки, и топот его копыт напоминал раскаты грома.
Когда он остановился перед Филиппом, тот не мог поверить своим глазам.
Александр соскочил на землю.
— Это все равно, что оседлать Пегаса, отец, у него как будто крылья. Такими, наверное, были Балий и Ксанф, кони Ахилла, сыны ветра. Спасибо за подарок. — И он погладил коня по шее и вспотевшей груди.
Перитас поднял лай, ревнуя хозяина к новому другу, и юноша, чтобы успокоить, приласкал и его.
Пораженный Филипп смотрел на сына, словно еще не мог поверить в случившееся. Потом поцеловал его в лоб и заявил:
— Сын мой, ищи себе другое царство: Македония мала для тебя.
ГЛАВА 19
Гарцуя рядом с отцом, Александр спросил:
— Это правда, что ты заплатил за него тринадцать талантов?
Филипп кивнул:
— Думаю, такую цену еще не платили ни за одного коня. Это лучшее животное из всех, выведенных за много лет в Фессалийской Филонике.
— Он стоит больше, — сказал Александр, похлопывая Букефала по шее. — Ни один другой конь в мире не был бы достоин меня.
Они пообедали вместе с Аристотелем и Каллисфеном: Теофраст вернулся в Азию, чтобы продолжить свои исследования, и ежеминутно докладывал учителю о результатах своих открытий.
За столом сидели также два художника по керамике, которых Аристотель пригласил из Коринфа — не для того, чтобы расписывать вазы, а для выполнения более тонкой работы по велению самого Филиппа: для рисования карты всего известного мира.
— Можно ее увидеть? — в нетерпении спросил царь, когда закончили обед.
— Конечно, — ответил Аристотель. — В том, что нам удалось изобразить, есть и твой вклад — твои завоевания.
Они перешли в обширный, хорошо освещенный зал, где на огромном деревянном столе лежала такого же размера карта, сделанная на дубленой воловьей коже, красочно разрисованная, сверкающая красками, которыми художники изобразили моря, горы, реки и озера, заливы и острова.
Филипп зачарованно смотрел на нее. Его взгляд пробежал по карте с востока на запад, от Геркулесовых Столбов до просторов скифских степей, от Босфора до Кавказа, от Египта до Сирии.
Царь коснулся ее пальцем, словно боясь дотрагиваться, и стал разыскивать страны, дружественные и вражеские. С горящими глазами он узнал город, который сам недавно основал во Фракии и который носил его имя — Филиппополь. И впервые со всей ясностью Филипп увидел обширность своих владений.
На восток и на север карта переходила в ничто, а далеко на юге раскинулись нескончаемые пески ливийцев и гарамантов.
Сбоку на столе лежали многочисленные листы папируса с предварительными набросками. Филипп пробежал некоторые и задержался на одном чертеже, изображавшем всю землю целиком.
— Стало быть, ты думаешь, что она круглая? — спросил он у Аристотеля.
— Не думаю. Я уверен в этом, — возразил философ. — Ведь тень, которую земля отбрасывает на луну во время затмений, круглая. И если смотреть на корабль, удаляющийся из порта, сначала исчезнет его корпус, а потом мачта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95