Она приготовила ленч, а он убрал посуду, во время обеда они все делали вместе. Ее движения были медленнее, чем его, так как она боролась с окоченевшим телом. Потягивалась и выгибала спину, когда залезала в фургон или спускалась на землю, иногда потирала шею, но Коннор вынужден был признаться самому себе, если не самой Мэгги, что она справилась со вторым днем путешествия и с работой по хозяйству с большей энергией и грацией, чем он от нее ожидал.
Небольшой костер, который они развели в тот вечер, предназначался не столько для тепла, сколько для отпугивания любопытных животных. Из подлеска за пределами освещенного круга до Мэгги доносились шорохи и треск — там мелкие животные охотились за пропитанием. Она повернулась на бок, спиной к костру, и посмотрела на профиль Коннора. Он лежал на спине на расстоянии в несколько футов от нее, заложив руки за голову, уставившись в безбрежный простор черного бархатного неба. Мэгги проследила за его взглядом и была поражена необъятностью неба, которую никогда раньше не видела, с сияющими звездными узорами, которые раньше встречались ей только в книгах.
— У нас в Нью-Йорке нет таких звезд, — с благоговением произнесла она.
Хорошо понимая, что она хочет сказать, Коннор слабо улыбнулся.
— Знаю, — ответил он. — Я скучал по ним. В городе весь блеск на земле. В любом городе.
Мэгги ничего не сказала. Она отдалась ощущению пространства и тишины и начала лучше понимать связь Коннора с величием этого окружения. В этой местности ручьи текли чистые и холодные. Вода разговаривала, пробегая по камням. Серебристые тополя шептались на ветру. Переливались листья, с одной стороны зеленые и блестящие, с другой — серебристо-серые, трепетали от малейшего дуновения ветерка. Голубые ели покрывали склоны, окрашивая Скалистые горы в насыщенные, светящиеся тона.
Коннор перевернулся на бок и положил руку под голову. На фоне костра Мэгги казалась стройным силуэтом. Только волосы отражали свет пламени, отчего голову ее окружал сверкающий медно-золотой нимб. Она лежала слишком неподвижно и слишком тихо и явно не спала, а глубоко задумалась. Не в первый раз уже Коннор подумал о том, до чего она скрытный человек и как нелегко ей должно было жить в ее шумной и бесцеремонной семье.
— Даю пенни за то, чтобы узнать твои мысли, — сказал он.
Мэгги улыбнулась и протянула к нему раскрытую ладонь.
Коннор на секунду уставился на нее. Потом до него дошло, чего она хочет, и он полез в карман, нашел пенни и бросил ей в руку. Пальцы ее сжались в кулак, и она убрала его.
— Наверное, ты усвоила в своей семье, как выгодно быть молчаливой.
— Правильно, — невозмутимо ответила она. — Джей Мак говорит, что унаследованная от него деловая хватка у меня проявляется только в виде сбора пенни за мои мысли. — Мэгги поднесла монетку поближе к огню, чтобы лучше ее разглядеть. — Теперь у меня восемь долларов и двадцать семь пенсов. Коннор тихо присвистнул:
— Как много у тебя мыслей. Она кивнула.
— А это пенни — особенное, — сказала она, — потому что ты первый посторонний, который решил, что мои мысли могут чего-то стоить.
— Я еще ничего не слышал, — напомнил он. — Начинаю думать, что меня ограбили. Ведь ты, конечно, не возместишь мне убытки.
Мэгги спрятала пенни в карман юбки.
— Никакого возмещения убытков, ни за что.
Ему не надо было видеть, чтобы догадаться о лукавой улыбке на ее лице.
— Я все еще жду, — сказал он.
Она несколько мгновений молчала, потом тихо произнесла:
— Ладно. Я думала о том, как, должно быть, тяжело было тебе покинуть эти места, даже для того, чтобы их сохранить.
— Почему ты так говоришь?
— Мне кажется, что здесь твое место, и тебя не следует заставлять жить в другом месте. Это было бы слишком жестоко.
— Довольно странная и романтичная мысль, ты не находишь?
— Возможно, — согласилась она. — Но она не одна, я думаю. Ты ведь думал про меня то же самое, правда?
Коннора снова поразили ее проницательность и понимание того, что его мысли не всегда так уж для нее недоступны.
— Полагаю, это могло прийти мне в голову, — уклончиво ответил он. Большего он не готов был признать. — Мы с тобой не в одинаковом положении. Я бывал на востоке много раз, иногда жил по нескольку лет и ухитрился выжить. А ты не можешь сказать о себе того же. Ты мне как-то говорила, что никогда не бывала западнее Питсбурга.
Мэгги заинтриговали неизвестные ей подробности.
— По нескольку лет? — спросила она. — Я считала, что ты всегда жил только на ранчо «Дабл Эйч».
— Когда мне было четырнадцать лет, мать послала меня пожить у отца, — ответил Коннор, не слыша легкой горечи в собственном голосе. — Война закончилась, и переезды снова стали безопасными. Эди вбила себе в голову, что мне необходимо получше узнать отца. Предполагалось, что я пробуду год, но через три месяца меня приняли в частную школу. Там я доучился этот год, а потом вернулся на ранчо.
Он давно уже не вспоминал об этом случае. Рассказывая о нем, он поневоле осознал, что был сам во многом виноват в том, что ему пришлось уехать в ту школу. Он был самолюбивым подростком, во всем пытался противоречить отцу и доказать, что в Раштоне не нуждаются и не хотят его.
— Возможно, я пробыл бы в этой школе дольше, но умер мой дед, и мне разрешили уехать обратно.
Мэгги услышала в голосе Коннора: он бы все равно уехал обратно, позволили бы ему или нет. Раштон оказался бы глупцом, если бы попытался удержать его. Хотя ее знакомство с отцом Коннора было коротким, она бы его глупцом не назвала.
— Ты был близок с дедушкой?
— Старый Сэм был моим самым лучшим другом. Мэгги поняла, что продолжения не последует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130