— Адрес-то искать?— Какой адрес? — рассеянно спросил Мохов.— Да Машкин же!— А-а… Ищите, ищите… — махнул он рукой.Прежде чем забраться в «уазик», Марина поинтересовалась у Мохова:— А на Шоссейную поедем?— Это еще зачем? — не понял он.— Поговорить с той женщиной, которой Машка продала платье Коромысловой.Мохов застонал:— Слушайте, Виноградова, я сам знаю, что делать. А вам советую успокоиться и продолжать отдых — вы ведь сюда отдыхать приехали, если я не ошибаюсь?Марина кивнула.— Ну вот, вы хотя бы с этим согласны, — обрадовался он. — Вот и отдыхайте себе дальше, а мы как-нибудь без вас разберемся: и с платьями, и с Машками, и с чемоданами…— Еще сестра Коромысловой — Полина… — начала Марина.— И с Полинами тоже, — едва сдерживая раздражение, добавил он. — И вообще хватит мне уже, что я тут с этими чемоданами таскаюсь, будто мне делать нечего. Разберемся мы, разберемся, — повторил он.Марина ему не поверила, она прекрасно понимала, что все, о чем он мечтает, — это побыстрее от нее отделаться. * * * Однако из «уазика» Марина выбралась с твердым намерением последовать совету Мохова. Не потому, что так же, как и он, предпочитала считать случившееся с Валентиной Коромысловой несчастным случаем на воде, вовсе нет, просто другого выхода у нее не было. Все, Валентина утонула, чемодан она сама оставила у Машки, а та продала ее любимое платье по ее же, Валентининому, совету. Как говорится, решили и постановили. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.И — не исключено — она бы немедленно приступила к выполнению моховского завета — отдыхать, отдыхать и еще раз отдыхать, — если бы… Если бы не произошло нечто непредвиденное. Она увидела директора пансионата «Лазурная даль», понуро входящего в здание милиции. Под мышкой у него был портфель, такой раздутый, будто в него засунули пару арбузов.— Да это же, это же!.. — удивленно воскликнула Марина.— Ну что там еще? — немедленно запаниковал Мохов, едва успевший вывалиться из «уазика» с чемоданом наперевес.Марина, не обращая на него внимания, рысью понеслась за Павлом Николаевичем. В результате чего уже через минуту стала свидетельницей трагикомической сцены, разыгравшейся в дежурной части.Директор «Лазурной дали», все еще сжимая в дрожащих руках свой распухший портфель, стоял навытяжку перед дежурным по отделению, наскоро перекусывающим бутербродом, и дрожащим же голосом говорил:— Я пришел сделать заявление…— Какое еще заявление? — буркнул дежурный, не переставая жевать.— О растлении несовершеннолетних, — еле слышно прошептал директор, откашлялся и повторил громче:— Я пришел сделать заявление о растлении несовершеннолетних!Дежурный застыл со своим недоеденным бутербродом в руке, а Мохов, только что вошедший в вестибюль, немедленно включился в этот идиотский разговор:— И кто кого растлил?Директор обернулся на его реплику, увидел Марину и выронил из рук свой раздутый портфель:— Вы… вы уже тут?— Так что там у вас стряслось? — нетерпеливо спросил директора Мохов, шаря по карманам, наверное, в поисках ключа от кабинета.Директор сделал глубокий вдох, потом выдох, открыл рот, чтобы что-то сказать, и… стал медленно оседать на пол. Глава 17ЖЕРТВА АДЮЛЬТЕРА Пока дежурный с помощью нашатыря приводил в чувство директора пансионата «Лазурная даль», Марина, преданно глядя в глаза совершенно оторопевшего Мохова, повторяла, словно заклинание:— Вы только ему не верьте… Не верьте… Он ее не растлевал, потому что она совершеннолетняя, ей уже девятнадцать лет!Мохов затряс головой, как пес, вылезший из речки:— Кому девятнадцать лет? Да о чем вообще речь? Вы меня тут с ума сведете!— Машке девятнадцать лет, Машке! Директор тем временем пришел в себя, и дежурный, заботливо обнимая его, как барышню, за талию, усадил на стул и посоветовался с Моховым:— Может, ему «Скорую» вызвать? Директор оклемался до такой степени, что стал активно возражать:— Не надо, не надо «Скорую»… Все пройдет, я только сейчас…Вытащил из внутреннего кармана пиджака какой-то флакончик, вытряхнул из него на ладонь таблетку и, запрокинув голову и закатив глаза, бросил ее себе в рот. Проглотил, усиленно работая кадыком, и примерно через минуту уже порозовел.«Сердечник, — решила про себя Марина, — а смотри-ка, туда же, по девкам бегает!» Она присела на стул рядом с ним.— Пал Николаич, Пал Николаич, вы напрасно переживаете, Машке девятнадцать лет, понимаете, девятнадцать!— Что? Повторите! — Директор перевел на нее страдальческий взгляд.Марина с удовольствием выполнила его просьбу:— Машке девятнадцать лет, а значит, вы ее не растлевали!Его губы задергались и сложились в отдаленное подобие улыбки:— Машке — девятнадцать?— Ну да, она сама мне так сказала.— Сама сказала? — не поверил директор и поискал взглядом свой портфель, который по-прежнему валялся посреди вестибюля, и вид у этого портфеля был совершенно сиротский.Мохов посмотрел на дежурного, при этом в глазах его стоял вопрос: ты что-нибудь понимаешь? Дежурный ответил ему соответствующим взглядом. Тогда Мохов приземлился на стул по другую руку от директора пансионата «Лазурная даль» и задушевно поинтересовался:— Могу я все-таки узнать, что здесь происходит?— Сейчас я все объясню. — Марина мужественно взвалила тяжелый груз ответственности на себя, правда, перед этим заручилась разрешением директора:— Можно рассказать?В знак согласия тот молча опустил веки.Историю Павла Николаевича, Машки и покойной Валентины Коромысловой Мохов выслушал на удивление бесстрастно, ни разу не перебив Марину. А когда она наконец замолчала, в разговор неожиданно вступил сам «виновник торжества», тоном, достойным древнегреческих трагедий:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61