— Вы сможете идти? — спросил Хардман.
— В соседней комнате, кроме Бетти, найдется что-нибудь выпить?
— Обязательно.
— Я смогу идти.
И действительно смог, осторожно переставляя ноги. Ботинки я нес следом. В дверях он остановился, оперся о косяк. Затем прошел в гостиную.
— Позвольте поблагодарить вас за то, что уложили в свою постель, Бетти, — улыбнулся он высокой негритянке.
— Всегда рада помочь. Как вы себя чувствуете?
— В голове еще туман, но, я думаю, это от лекарств. Кто меня перевязывал?
— Доктор.
— Он сделал мне укол?
— Да.
— Человек хочет выпить, — вмешался Хардман. — Что вам налить?
— Шотландского, если оно у вас есть.
Хардман щедро плеснул в бокал виски и передал его Падильо.
— Вам, Мак?
— У меня еще есть.
— Маш будет с минуты на минуту. Он отвезет вас в отель.
— Где я остановился? — спросил Падильо.
— В своем «люксе» в «Мэйфлауэр».
— Моем «люксе»?
— Я снял его на твое имя и оплачиваю ежемесячно из твоей доли прибыли. «Люкс» маленький, но уютный. Деньги, пошедшие на оплату, ты сможешь вычесть из суммы, облагаемой подоходным налогом, если тебе придется заполнять налоговую декларацию.
— Как Фредль?
— Мы поженились.
— Тебе повезло.
Хардман посмотрел на часы.
— Маш будет с минуты на минуту, — повторил он.
— Благодарю за помощь вас и Бетти, — Падильо глянул на него, потом на девушку.
Хардман махнул рукой.
— Вы избавили нас от многих хлопот в Балтиморе. С чего вы вступились за Маша?
Падильо покачал головой.
— Вашего приятеля я не заметил. Обошел угол и сразу наткнулся на них. Решил, что они поджидают меня. Тот, кто ткнул меня ножом, знал, как им пользоваться.
— Вы сошли с корабля?
— Какой вас интересует?
— "Френсис Джейн".
— Да, плыл на нем пассажиром.
— Вам не попадался на глаза старичок англичанин, фамилия Лендид, лет пятидесяти — пятидесяти пяти, косоглазый?
— Я его помню.
— Он тоже сошел с корабля?
— Не в Балтиморе. Через четыре дня после выхода из Монровии у него лопнул аппендикс. Его положили в корабельный морозильник.
Хардман нахмурился, потом выругался. От души. Звякнул звонок, и Бетти пошла открывать дверь. В гостиную вошел высокий негр в черном костюме, белой рубашке, темно-бордовом галстуке и солнцезащитных очках, хотя часы показывали половину третьего ночи.
— Привет, Маш, — кивнул я.
Он кивнул в ответ одновременно мне, Бетти и Хардману, направился к Падильо.
— Как вы себя чувствуете? — голос мягкий, произношение четкое.
— Нормально, — ответил Падильо.
— Это Мустафа Али, — Хардман представил вошедшего Падильо. — Он привез вас из Балтиморы. Он — «черный мусульманин», но вы можете звать его Маш. Мы все так его зовем.
— Вы действительно мусульманин? — Падильо пристально смотрел на Маша.
— Да, — с достоинством ответил негр.
Падильо сказал что-то на арабском. Брови Маша удивленно взлетели вверх, но он ответил на том же языке. И на его губах заиграла довольная улыбка.
— На каком языке ты говоришь, Маш? — спросил Хардман.
— На арабском.
— Где это ты выучил арабский?
— А для чего, по-твоему, существуют пластинки? Разве я смогу поехать в Мекку, не зная языка?
— Такого я от тебя не ожидал, — в изумлении покачал головой Хардман.
— А где вы выучили арабский? — спросил Маш Падильо.
— Помог один приятель.
— Вы говорите очень хорошо.
— В последнее время часто им пользовался.
— Нам пора в отель, — напомнил я Падильо.
Тот кивнул и с трудом поднялся.
— Еще раз спасибо за помощь, — поблагодарил он Бетти.
Та промолчала, а Хардман сказал, что заедет завтра на ленч. Поблагодарил Бетти и я, после чего последовал за Падильо к машине Маша. «Бьюику» последней модели с телефоном между передними сиденьями и телевизором «Сони» с экраном в пять дюймов, дабы пассажиры на заднем сиденье не отвлекали водителя.
— По пути в отель я хотел бы заглянуть в свою квартиру. Буквально на минуту.
Маш кивнул, и мы тронулись с места. Падильо долго молчал, глядя в окно.
— Вашингтон изменился, — наконец он разлепил губы. — Куда подевались троллейбусы?
— Их сняли с линии еще в шестьдесят первом, — ответил Маш.
Мы с Фредль жили в одном из новых кирпичных домов, что выросли, как грибы после дождя, к югу от площади Дюпон в том районе, где когда-то стояли трех— и четырехэтажные пансионаты, облюбованные студентами, официантами, мойщиками машин, пенсионерами. Спекулянты недвижимостью сносили эти пансионаты, асфальтировали освободившееся пространство и обзывали его автостоянкой. Когда автостоянок набиралось достаточно много, спекулянты обращались в муниципалитет за займом и строили многоквартирный дом, называли его «Мелани» или «Дафни», в честь жены или любовницы. Ежемесячную плату за квартиру с двумя спальнями в таких домах исчисляли исходя из того, что муж и жена не только занимают высокооплачиваемые должности, но и с успехом играют на бирже.
И никто не задумывался, куда подевались студенты, официанты, мойщики машин и пенсионеры.
Маш поставил машину на полукруглой подъездной дорожке под знаком «Стоянка запрещена», и на лифте мы поднялись на восьмой этаж.
— Фредль обрадуется, увидев тебя, — сказал я Падильо. — Возможно, даже пригласит к обеду.
Я открыл дверь. Гостиную освещал большой торшер, только кто-то свалил его на пол. Я наклонился и поднял его. Заглянул в спальню, хотя и так понимал, что никого там не найду. Когда я вернулся в гостиную, Падильо стоял у музыкального центра с какой-то бумажкой в руке. Маш так и остался у двери.
— Записка, — предположил я.
— Она самая.
— Но не от Фредль.
— Нет. От тех, кто увез ее отсюда.
— Насчет выкупа, — читать записку мне не хотелось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59