– Тут дело не в случайности, – сказал Мишка.– А в чем?– Вот придем на лекцию, тогда узнаем. Но еще сомневаюсь – пустят ли?На этом и кончился наш разговор. И лифт поднял нас каждого на свой этаж.Дома никого не было, и я стал, строго обдумывая каждый поворот ключа, тихо и не спеша открывать дверь. Мама опять стала опасаться воров, и мы стали пользоваться той частью замка, где был спрятан секрет.Когда я наконец открыл дверь, разделся и положил на стол портфель, я вдруг почувствовал одиночество.У меня в голове возникла странная мысль, что родителей еще нет, я их еще не выбрал и, несмотря на это, существую. Потом пришла другая мысль, еще более странная: ведь было время, когда не только не было меня и моих родителей, но еще не существовали люди на Земле. Я старался это себе представить и почему-то не мог, как не мог представить родителей без себя. Но себя без родителей я почему-то сразу представил.Не успел я об этом хорошенько подумать, как пришла мама вместе с дядей Васей.– Опять он что-то напутал, – сказала мама.– Кто? – спросил я.– Александр Дюма-сын.– Ты насчет афиши с названием лекции?– Да, – сказала мама.– А мне очень нравится название, – сказал дядя Вася. – И я непременно пойду на эту лекцию.– Как можно спрашивать нормальных людей: правильно ли они выбрали себе родителей?– Это сказано в шутку, – возразил дядя Вася. – Лекцию будет читать генетик, рассказывать о молекулярных болезнях.– А она очень опасная, – спросил я, – эта молекулярная болезнь?– Смотря для кого, – ответил дядя Вася. – Для тех, кто болен, она не опасна. Опасна для их детей и их потомков.Услышав это, я сразу догадался, почему дети должны выбирать себе родителей. И значит, я не очень ошибся, выбирая себе отца и мать. У них с молекулами все было в порядке. 9 Теперь я стал заходить к своему новому знакомому, к художнику Левитану. Заходил к нему я не очень часто, чтобы его не беспокоить, но зато без предлога, а просто так, посмотреть картины. Иногда мы заходили вместе с Мишкой Авдеевым, который жил в том же этаже и поэтому набивал себе цену. Он все время повторял, что Левитан был тот самый и попал к нам из другого века.– А как он мог попасть? – спрашивал я.– Благодаря обратному ходу времени, как это описано в фантастических рассказах. Разве не читал?– Читал я. Но не очень в это верю. Ведь всем, например, очень хочется увидеть Гоголя. Но ведь он сидит там, в своем веке, а в нашем ни разу не появлялся.– Придет и его очередь, – сказал важно Мишка. – Для науки нет ничего невозможного. А отсталые люди, разные утильщики и старухи, в науку не верят, а только в бога.– Я верю в науку, – сказал я и добавил: – и в технику.– А почему же ты тогда сомневаешься, что художник Левитан не мог оттуда попасть к нам хотя бы на время, как это не раз описывали фантасты?– Во-первых, он и не похож.– Это он-то не похож? – рассердился Мишка. Он раскрыл портфель и достал портрет Левитана, вырезанный из «Огонька». – Смотри!Я посмотрел: действительно, очень похож. Все, все то же самое: и глаза, и бородка.– Так это, наверно, и не тот, – сказал я, – а этот.– Этот и есть тот, – возразил Мишка. – Он чуточку только постарел.– Чуточку? – удивился я. – Ведь прошло шестьдесят шесть лет. Он мог постареть и больше.– Ну и что? А про замедление времени ты слыхал? Невежда! Время замедлили, понимаешь, а его отправили сюда.– Кто отправил?– Какой-нибудь ученый или изобретатель.– В жизни этого не бывает, – сказал я. Мишка посмотрел на меня и покачал головой.– А чтобы такое сходство, и фамилия одна, и те же картины – это бывает?Я промолчал, потому что не знал, что ответить. Спор наш произошел по дороге из школы домой. Мишка несколько раз вытаскивал портрет Левитана, вырезанный из «Огонька», и, показывая его мне, повторял одну и ту же фразу:– А ты еще говоришь – не бывает. Возьми свои слова обратно.Я свои слова пока обратно не брал, а только шел и думал об очень странном, почти загадочном факте. Как я ни старался, я пока не мог объяснить себе этот факт. Но я надеялся, что со временем он разъяснится и окажется, что этот Левитан взял себе псевдоним и случай – но похож на того, который жил в девятнадцатом веке.Мы поднялись с Мишкой в десятый этаж и позвонили.Открыл нам дверь сам художник. Правда, он немножко изменился: сбрил бородку, усы и оттого помолодел. Но глаза остались прежние – печальные и добрые, как на портрете, вырезанном Мишкой из «Огонька».– Здравствуйте, – сказал Мишка. – Мы ненадолго. Посмотрим картины и уйдем. Дело в том, что ваши картины нам очень нравятся.Не знаю, понравились или не понравились художнику эти слова. Мишка, так же как Варвара Архипов-на, считал себя большим знатоком живописи, а Левитан был тонкий, деликатный человек, и, возможно, Мишка задел своими словами чувство, которое не следовало бы задевать.– А ты что молчишь, мальчик? – спросил меня Левитан и положил мне на плечо свою легкую, красивую руку. – Тебе, наверно, не нравятся мои картины?– Нет, почему же, – ответил я. – Но они нравились бы мне еще больше, если бы висели только тут, а не в Русском музее.– Ничего не могу поделать, мальчик, – сказал Левитан. – Человек не властен над своим прошлым.– А Мишка считает, что властен. И фантасты тоже.Левитан промолчал. Мишка Авдеев тоже. А я стал рассматривать картины.Картины не только нравились мне, но как-то все меняли вокруг себя и во мне. И мне казалось – не я смотрю на эти картины, а кто-то другой, более умный, чем я, и более чуткий.Мишка тоже вдруг изменился. На его лице появилось новое выражение, и он стал как-то симпатичнее, чем был вчера и даже сегодня, перед тем как мы пришли сюда.Изменился вдруг и сам Левитан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15