Я считал, что будет нехорошо с дядиной стороны, если он сделает художнику мат, кем бы тот ни был – пришельцем, эпигоном, шаоашни-ком-леваком или настоящим Левитаном, каким-то чудом попавшим в наш век.Дядя Вася молчал. Художник тоже. И когда дяде Васе надоело молчать, он вдруг задал Левитану вопрос:– Скажите, вы случайно не родственник знаменитому художнику?Левитан немножко подумал, а потом сказал:– И да и нет.– Как понять ваши слова? – спросил дядя Вася.– Избирательно, – ответил художник. – Если вам очень хочется видеть во мне родственника знаменитого художника, скажите себе «да». Если не хочется, скажите «нет». И в том и в другом случае ответ будет неточным.– А вы сами как отвечаете на этот вопрос?– Я действительно нахожусь в родстве с художником Левитаном. Но это родство духовное. Понятно?– Я так и думал, – сказал дядя Вася. Играли они долго. Потом кончили партию и начали другую. Я вышел во двор. Там стояли Мишка и Ворск бушкин.– Ну, кто выиграл? – спросили меня оба.– Сделали ничью.– Не понимаю, – сказал Воробушкин. – Чтобы пришелец не мог обыграть обыкновенного человека?– Мой дядя – игрок первой категории. Он и мастеров обыгрывал.– Все равно, – не согласился Воробушкин, – пришелец должен играть лучше любого мастера.– А я думаю, он нарочно поддался, – вмешадся Мишка, – для маскировки.– Вполне это допускаю, – согласился Воробушкин. И задумался.Мишка и Воробушкин жили в деревне уже третью неделю и все не хотели отказаться от своей мысли, что Левитан – звездный пришелец. Наоборот, с каждым днем они становились все более убежденными сторонниками своей идеи, для подтверждения которой они тщательно собирали факты. Для этого они изучали литературу о пришельцах, которую привез с собой Воробушкин. Они читали мне те места из привезенных ими книг, которые могли свидетельствовать в пользу их гипотезы. Действительно, как описывалось в книгах, представители инопланетных цивилизаций достигли высокого умения создавать себя заново или принимать облик когда-то живших на Земле людей. Сам собой напрашивался вывод, что кто-то из них принял облик Левитана и научился рисовать, как Левитан. А имея уже такую высокую квалификацию, было совсем не трудно вступить в Союз художников, устроиться на работу в худфонд и по совместительству в Русский музей, а затем, заручившись справкой, получить квартиру в новом кооперативном доме.Воробушкин очень стройно развивал свою мысль, подтверждая ее многочисленными доказательствами, взятыми из книг о звездных пришельцах. У него даже была специальная тетрадь, куда он выписывал отрывки. И эти выписанные им цитаты из книг он сличал с Левитаном и его поведением, пока не пришел к окончательному выводу, что Левитан – это пришелец. Эти выписки Воробушкин читал Мишке, мне и даже своему дедушке-пенсионеру. Мишка поддакивал, а пенсионер горячо возражал. Он ни за что не хотел отказаться от своей мысли, что Левитан – это левак и шабашник, обманывающий государство.Меня отрывки из книг ни в чем не убедили, так же как мнение дяди Васи и пенсионера. У меня было свое мнение о художнике. Я был почти уверен, что он и есть тот самый замечательный художник, неизвестно каким образом попавший в наш век. Убедительным доказательством этого служила река, которую он изобразил на холсте.Как-то раз, когда я смотрел на нее в присутствии хозяина избы пастуха Игнаткина, я почувствовал, что между картиной и мной существует какая-то странная связь. Чем больше я смотрел, тем сильнее чувствовал радость. Эта радость буквально хмелила меня.Молчавший Игнаткин вдруг сказал:– Не картина, а зеркало. А река, обрати внимание, заглядывает, любуется на себя. До чего живая!Я согласился с пастухом и продолжал смотреть. 18 Как ни странно, я искал ответ на вопрос: кто был художник – эпигон, пришелец, левак-шабашник или великий мастер, чудом попавший в наше время, – в магии самого имени. К этому художнику подходило его имя. Оно, как судьба, выбрало его, не думая о том, что ни люди, ни жизнь не любят повторений.Да и было ли это повторением? Мне казалось тогда и кажется теперь, что это было не. повторение, а продолжение. Мой знакомый продолжал то, что начал в девятнадцатом веке другой. И они как бы протянули друг другу руку через время. Что же касается имени – это не так уж важно. Конечно, было бы лучше, если бы Мишкин сосед взял себе другое. Но он этого не сделал, не хотел, чтобы в газете было написано, что он, художник Левитан, меняет свою фамилию на фамилию Орлов или Соколов. Может, он примерил к себе это имя – и оно к нему не подошло. И он решил оставить фамилию, которая была в паспорте.На эту тему мы с ним не говорили. Просто времени не было об этом говорить. Когда Левитан работал, он молчал. Я тоже молчал, чтобы ему не мешать. Только однажды у меня закралось сомнение – правда, не пришелец ли он с другой планеты? Это сомнение возникло оттого, что художник, когда изображал березку или сосну, смотрел на них так, словно никогда не видел или, наоборот, пришел с ними прощаться. Вот это меня и удивляло, и как-то раз я не удержался и спросил:– Вы что, собираетесь вернуться туда, к себе?– Ты имеешь в виду наш кооперативный дом? – ответил он на вопрос вопросом.– Нет, не дом. А звезду. Вылетело на головы название.– А при чем тут звезда? – спросил он.– Да нет. Я так. Мишка и Воробушкин из шестого «Б» считают, что вы не здешний. И прилетели вместе с комендантом.– Откуда прилетел?– Ну, словом, оттуда. Вылетело из головы название.Название от волнения действительно вылетело из головы, и я только вечером вспомнил, что звезда называлась Сириусом.– Ниоткуда я не прилетал, – сказал художник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15