Писал новую картину.– Дядя Вася говорит, что он новые не пишет, а повторяет только старые.– Ну и что? Мне старые нравятся даже больше, чем новые.По правде говоря, мне старые тоже нравились больше, чем новые, но я этого не сказал Мишке, боясь прослыть консерватором и невеждой.Выходя от Мишки, я взглянул на соседнюю дверь – висит ли еще там медная дощечка с фамилией. Все было в порядке. Дощечка висела на том же месте, извещая всех, что в этой квартире живет знаменитый художник. А уж тот или не тот это Левитан, подумал я, пусть решают специалисты. Мне казалось, что это был именно тот.Комендант все-таки зашел к нам, вернее, не к нам, а к дяде Васе за своей рукописью. Он вежливо поздоровался, трогательно улыбнулся и попросил дядю Васю высказать свое мнение о рукописи.Дяде Васе, по-видимому, очень не хотелось огорчать коменданта, и он сказал:– Мое мнение не имеет значения. Я геолог, а тут речь идет о языке.– А все-таки, – сказал комендант. – Я буду вам очень благодарен. Мне хотелось бы услышать вашу оценку.Я не слышал, что сказал дядя Вася коменданту, – меня позвала на кухню мама.А потом комендант ушел, держа свою рукопись под мышкой, и больше я его никогда не видел, словно он вернулся к себе в прошлое.Когда комендант исчез, я спросил дядю Васю:– Что же ты сказал коменданту? Как ты оценил его труд?И тогда дядя Вася возбужденно стал ходить по комнате из угла в угол и рассказывать мне о том, какое сильное впечатление произвела на него рукопись комен-танта.Что-то случилось с дядей Васей, на щеках его появился румянец, в глазах блеск, а на лице новое, никогда не виданное мною выражение. Он вдруг спросил меня:– Как тебя зовут?– Саша. Александр, – ответил я. – Неужели ты мог забыть мое имя?– Когда я читал эту рукопись, я попытался забыть всё имена на свете, даже свое собственное.– – Почему?– Я вместе с автором рукописи попытался взглянуть на мир как бы из того времени, когда на Земле не существовало ни одного имени.– А разве было такое время? – спросил я.– Было.– Когда?– Всего миллион лет тому назад. Тогда еще на Земле не было людей.– Людей не было, – сказал я, – а этот комендант был, что ли?– Нет. Он только вообразил, что он был, для того чтобы создать картину мира, где нет языка.– Для чего?– Для того, чтобы понять самому и объяснить другим, что язык внес в мир.– А что он внес?Дядя Вася укоризненно посмотрел на меня и покачал головой.– С помощью языка все было названо и обрело смысл.Я подумал: комендант совершил великое открытие, но никто об этом открытии еще не знает, кроме дяди Васи и меня. Еще вопрос – признают ли открытие великим и когда? Может, много лет спустя. Мне почему-то стало жалко коменданта. Он, судя по его визитным карточкам, очень хотел быть великим, но пока ему это не удавалось.А дядя Вася ходил из угла в угол и о чем-то думал. Потом он спросил меня:– Ты можешь представить себя без имени?– Нет, не могу, – ответил я. – Хотя это и случается, когда едешь в автобусе, в троллейбусе или в трамвае. Толпится много людей, и в это время у них нет имен. Они обращаются друг к другу, не называя ни имени, ни отчества: «Эй, гражданин, оторвите, пожалуйста, мне билет». Значит, можно обходиться и без имени.– Путешествие в автобусе длится минуты, в худшем случае часы. Но надолго нельзя обойтись без имени.– А Робинзон же обходился, – сказал я, – когда жил на своем необитаемом острове.– Нет, – возразил дядя Вася, – не обходился. Он обучил попугая, и тот называл его по имени. Робинзону это очень нравилось. Возможно, слыша свое имя, он как бы видел со стороны самого себя и чувствовал, что он непохож на других.– А если вместо имен, – спросил я, – были бы номера? Хуже от этого было бы или нет?– Хорошего в этом мало. Цифры бездушны. Они обозначают количество. А имя – это звук с очень емким свойством. Оно как бы вбирает тебя со всеми твоими особенностями н приобщает к миру. Об этом хорошо пишет комендант, этот непризнанный философ.– Ну и что ж, – возразил я, – художник Левитан, который живет на десятом этаже рядом с Мишкой, даже очень всеми признан. Но тем не менее тебе его картины не понравились.– Сколько раз я тебе говорил, что это не тот Левитан. Ты и твой приятель Мишка стали жертвой одной особенности имени. В мире существуют близнецы. Они похожи друг на друга, как кооперативные дома, построенные за Черной речкой. Но кроме близнецов существуют и однофамильцы, звуковые близнецы. Случай подшутил над этим бедным человеком. Он сделал его однофамильцем знаменитого художника и наделил его талантом. Но талантом он наделил его скупо и сделал как бы копией того, кто был современником Чехова. Искусство, жизнь и природа обладают одним свойством: они не любят копий. Плохо быть двойником, однофамильцем, но еще хуже быть эпигоном. Твой Левитан начисто лишен всякой оригинальности. А значит, как художник он не нужен!– Нужен! – крикнул я. – Еще как нужен! Ты просто не понимаешь!Мои слова услышала мама и сделала мне замечание:– Что с тобой, Александр? Ведь дядя Вася старше тебя на пятьдесят лет! 14 Слова, сказанные дядей Васей о близнецах и однофамильцах, я каждый раз вспоминал на уроках русского языка. Варвара Архиповна рассказывала о великих русских писателях такими словами, словно у них было общее и ничего своего, отдельного, за исключением того, что они родились не в одно время, как обычно рождаются близнецы.Сегодня она рассказывала нам про Лермонтова:– Великий поэт пытался… Он раз навсегда поставил перед собой цель и всю жизнь добивался…А потом я перестал слушать Варвару Архиповну и стал думать о Левитане – о том, знаменитом, и о другом, который живет на десятом этаже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15