Студенты расстроились, лишившись надежной «покрывательницы» и лихой собутыльницы. Сам Храм недовольства не выражал.
Так что за свои «тылы» я была пока относительно спокойна, если бы не кольнувшая в грудь тоска расставания с полюбившимися лабиринтами, подвалами, балконами и самим Галирадом. Впрочем, туда я всегда смогу вернуться, и меня примут с распростертыми объятьями… или воротами.
А вот авангард пока терялся в прибрежных туманах и неохватных свинцово-водных гладях… Особого смысла в своем пребывании на корабле я не видела. Да, работа для меня тут есть, но с ней могли бы справиться и обычные люди, приложив побольше старания.
И скучно. Море-море-море. Первый день я, очарованная, проторчала на палубе, любуясь затейливыми завитками кокетливо расходящихся от острого корабельного носа «барашков», пристально вглядываясь в гривастые, грозно рокочущие валуны, играючи подхватывающие «Лирту» на свои темные ладони, и с радостной улыбкой наблюдая за забавами резвящихся дельфинчиков, звонко вспарывавших воду, высоко выбрасывавших в воздух черное блестящее тело и звучно нырявших обратно. Второй день пресытившийся взгляд лениво скользил по горизонтам, ища зацепку для заскучавшего воображения. На третий я не вышла из каюты.
Ну и что дальше? Без конца плавать по морям и океанам, днем вежливо прикрывая зевоту вымученной улыбкой, а по ночам развлекая полубезумного капитана совсем уж безумными реазами? Глупо. И нелепо. Тем паче для ведьмы. Хранящей.
А значит, надо просто попросить Фреля высадить меня на ближайшем берегу. Хвала Хранящим: имея восьмидесятилетний опыт за плечами, я хоть где не пропаду, да и выбраться смогу, если не понравится. Чай, не сопливая студентка.
Приняв решение и успокоившись, я увлеченно принялась разделять синие стекляшки на «в хлам синие» и «так, синеватые». Сообразно моей логике, первые должны были оказаться морем, а вторые – небом. А на деле как – леший его знает…
Море поднялось злобно хрипящей раззявленной пастью остерикта Остерикт – одна из наиболее агрессивных разновидностей драконов (методичка по «Магическим существам и попыткам мирного сосуществования с оными»).

и упало на Ликра, безжалостно сдавив грудную клетку и заставив расстаться с ничтожными остатками завтрака. Пучина сыто облизнулась чуть шелохнувшимися волнами, словно только того и добивалась. Стало чуть полегче.
Ликр, страдальчески застонав, ухватился за корму. Хранящие, ну как можно было так напиться?.. И главное, чем?!
Память услужливо стерла даже малейшие воспоминания о вчерашнем вечере, видимо, опасаясь, что в кои-то веки проснется совесть. А это была совсем не желанная гостья для пирата! Подельники тоже, чтоб их разодрало, прояснять ситуацию не собирались, кидая издалека сочувственные взгляды, но подходить или предлагать похмелиться не намеревался ни один. Оно и понятно: капитан подобное, мягко говоря, не поощрял, мог и по доске с завязанными глазами погонять, если очень уж рассердится, так что становиться даже подозреваемым сообщником никому не хотелось.
А Ликру уже не хотелось ничего. Разве что три лота свинца в висок…
«То ли к ведьме сходить», – безнадежно мелькнуло в затуманенном мозгу. Боль каталась по голове от одной стенки черепушки к другой, причем все увеличивая и увеличивая скорость. Как-то раз Крыст вскользь обронил, что, мол, «ведьма-то наша не такая стерва, как кажется. Вон башку мне с утра вылечила – и ничего, до сих пор не болит!».
С другой стороны, идти к ней не хотелось. Отказать-то она, конечно, не откажет – никому еще ни разу не отказала, но и выслушивать лекцию о вреде браги от девчонки, с грехом пополам окончившей свой Храм и тут же возомнившей себя великой вершительницей судеб, как-то не хотелось.
Корабль легонько качнулся, и Ликр чуть не вывалился за борт, в последний момент судорожно стиснув руки на деревянных досках и нечеловеческим усилием откинувшись назад. Голова закружилась добротной верьневской Верьня – одна из северных Веток, славная чудесными детскими игрушками.

юлой, к горлу опять подскочила тошнота. Ликр медленно осел на палубу.
Что ж, при всем богатстве выбора альтернативы нет…

С немалым трудом выложив хотя бы внешний контур моря, я восстанавливала силы, прихлебывала безнадежно холодный чернас – так, бурдяшка какая-то – и мысленно вздыхала: «То ли еще будет!» Синеватые хрусталики ехидно переливались в свете тринадцати не гаснущих весь день – ибо окон в каюте, разумеется, не было – шэритов.
Дверь тихонько скрипнула, отворяясь, и на пороге возник безнадежно пошатывающийся пират.
– Доброе утро, – осторожно произнесла я, озабоченно нахмурившись, – чего это ему у меня понадобилось? Может, к себе шел, да не дошел?
– Э-э-э, – промычала жертва качки и начала медленно и картинно вваливаться в комнатушку.
– Эй! – Я возмущенно взвилась на ноги, подскочила к неизвестному субъекту (лица пиратов я через неделю плавания, разумеется, запомнила, а вот с именами дело как-то не сложилось) и оттащила его на ближайший прибитый к полу стул, по дороге отметив, что от него несет перегаром, как от придорожной корчмы поутру после мальчишника, и догадавшись, что бравый флибустьер пал жертвой отнюдь не банальной качки, а еще более распространенной болезни, созвучной с названием небезызвестной на многих Ветках птички. Перепел. Правда, пишется чуток иначе: «перепил».
– …иба, – промычал пират. Я, подумав, расшифровала это как «спасибо» и раздраженно отозвалась:
– Пожалуйста!
– Извините, – уже потверже, сиплым шепотом продолжил флибустьер и негромко застонал, словно это короткое слово отозвалось в его голове медным колоколом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153