Но их рисунок – на белом фоне вились раньше золотые и зеленые загогулинки – исчез бесследно.
И вдруг осколки на полу зашевелились, и я увидел маленькую змейку, выползающую из кучки битого стекла. Золотистую такую змейку, знаете ли. И тут, как всегда бывает, когда вначале не видишь очевидного, но стоит только заметить раз – и уже не можешь не замечать все остальные разы, если вы понимаете, о чем я, – так вот, я увидел, что весь пол, все груды осколков шевелятся, и всюду – зеленые и золотые змейки ползают, извиваются, встают на хвосты, а одна даже раздула капюшон – так, как это делают кобры, перед тем как ужалить. А на капюшоне у нее золотые очки. Змейка эта была очень маленькая – с огрызок карандаша длиной, они все были очень маленькие – но орал я громко. Наверное, меня было слышно на другом конце города.
О, как я орал! Как я кинулся обратно в кабинет, захлопнув за собой дверь, как я взлетел – даже, по-моему, не касаясь лапами дерева – на самую верхнюю книжную полку и забился там в уголок, дрожа от ужаса! О, как я дрожал! Дрожь моя передалась книжным полкам, и они дрожали вместе со мной. Тонкие книжки, среди которых прятался Ворон, посыпались на пол.
– Что случилось? – спросил меня перепуганный Ворон. – Пожар? Или она разрушила стену?
– Хуже, – промямлил я, заикаясь: язык отказывался мне повиноваться. – Там змеи!.. С обоев!..
Ворон, конечно, меня не понял. Он полетел посмотреть сам. И всюду ему надо совать свой длинный клюв!
Я попытался его не пустить, спрыгнул на пол и встал грудью перед дверью.
Я кричал, что не позволю открыть дверь в коридор, что надо подождать, пока эта нечисть там передохнет с голоду, и, пока она не передохнет, дверь открывать нельзя, а мы как-нибудь потерпим, мы как-нибудь обойдемся, в конце концов есть форточка, и я всегда могу сбегать украсть что-нибудь у соседей, и он тоже, но минуя дверь, в эту дверь нельзя пройти или пролететь…
Увы – все было впустую, и не только потому, что Ворон не желал ничего слушать. А еще и потому, что, пока я говорил, несколько змеек проползли под дверью в тот крохотный зазор, который имелся внизу, и теперь шастали по комнате быстро и хозяйственно, уж наверное, в поисках пищи; я снова взлетел к потолку и забился в угол самой верхней полки. Говорят, что любовь придает силы. Не знаю, так ли это, а вот насчет страха – в этом я уверен. Никакой любви со страхом не сравниться, когда нам надо перемахнуть через забор, или влезть на дерево, или совершить еще какой-нибудь славный подвиг во имя спасения своей жизни.
Увы мне – я совсем не учел, что змеи тоже умеют лазить по деревьям.
И по другим поверхностям.
Эти очкастые золотистые и зелененькие твари ползли по боковой стенке книжных полок так, как будто всю свою жизнь только этим и занимались. Впрочем, всю свою жизнь они только этим и занимались – когда были узором на обоях.
Надо было что-то делать, надо было как-то спасаться, и я пожалел, что в свое время не превратился, то есть не трансформировался, в птицу. Сейчас бы вспорхнул – и вся недолга.
Между тем из кухни доносились испуганные вопли Домовушки и кваканье Жаба – змеи добрались и туда, и Жаб от ужаса позабыл, что умеет разговаривать по-человечески.
У Ворона даже оперение посерело.
– Ты представляешь, Кот, – прошептал он хрипло, – что будет, если кого-нибудь ужалят?! Тогда Лада станет причиной гибели живого существа!
Нет, как вам это нравится! Вместо того чтобы думать, как нам спастись, эта честолюбивая птица беспокоилась о сохранении за Ладой ее наследственных прав!
– Мне плевать, – мяукнул я – тоже, между прочим, шепотом, – мне плевать, главное, чтобы меня не укусили!
Он, кажется, не слышал меня.
– Я надеюсь, Домовушке достанет здравого смысла не перекидываться в таракана, ведь змеи такого размера питаются в основном насекомыми… Надо что-то делать, Кот, на тебя одна надежца, ты же у нас маг… Лада, скорее всего, сейчас в невменяемом состоянии, от нее не будет никакого толку…
От страха Ворон даже перестал выражаться заумно.
В его словах было рациональное зерно. Я представлял себе очень хорошо – ну, как будто видел собственными глазами, – чем сейчас занимается Лада. Она ревет. Ревет, уткнувшись в подушку, и, наверное, накрыв голову другой подушкой. До нее сейчас не докричишься. А жаль! Потому что я совершенно не представлял, что можно сейчас сделать. То есть мои мыслительные способности были начисто парализованы страхом.
– …И убивать их нельзя, – бормотал тем временем Ворон, – они ведь живые!
– Какие такие живые! – взвизгнул я, наблюдая, как самая настырная змейка поднялась уже на высоту человеческого роста и одолевает последние сантиметры третьей сверху полки, а на последней скрываюсь я. – Они бумажные! То есть они состоят из краски!
– Ну придумай же что-нибудь! Ты же умный!
Если бы мне не было так страшно, я бы возгордился. Шутка ли – Ворон, сам премудрейший преминистр, назвал меня умным! Прежде определения, которые он находил для обозначения моих умственных способностей, варьировались в диапазоне между «тупица» и «балбес».
– Я начинающий! Я еще даже не молодой специалист! – орал я, лихорадочно вспоминая все известные мне способы борьбы со змеями. Мангусты у нас не было, так же, как и ежа. Может, исходя из первоосновы этих тварей, стоило бы попробовать растворитель – ацетон там или уайт-спирит? Хотя вряд ли: попытайтесь уайт-спиритом смыть краску с обоев – не получится. Может быть, применить обыкновенную воду – обои ведь делаются из бумаги?
На это мое соображение Ворон возразил, что обои в коридоре были дорогие, моющиеся, немецкие, то есть воды они не боялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130