— Том вновь издал свой смешок. — Всю свою жизнь просидел — вот сколько. В последний раз — двадцать три года. А должны были продержать до самой смерти. Тюрьма стала мне домом родным.
— Да, я помню, — отозвался Дортмундер.
— Дело в том, — продолжал старик, — что, пока я жрал казенные харчи, работал на правительство и спокойно спал в камере, мир стал куда хуже, чем в былые времена. Наверно, теперь меня не считают опасным для общества.
— С чего ты это взял, Том?
— Знаешь, почему меня выпустили? — ответил тот. — Все дело в инфляции, урезанном бюджете и переполненности тюрем. Общество взрастило — заметь, самостоятельно, без нашей помощи — целое поколение преступников, мелких воришек, которые и в подметки не годятся таким волкам, как мы с тобой, Эл.
— Это точно, подонков вокруг полно, — согласился Дортмундер.
— Такие люди не отличат чертеж от конфетного фантика, не говоря уж о том, чтобы разработать серьезный план. Сделав шаг правой ногой, эта шваль даже не имеет представления, что делать с левой.
— Да, их полно вокруг, — повторил Дортмундер. — Заползет такой субчик под лестницу и спит, положив под голову краденый телевизор. А нам за него отдуваться.
— Всему этому они учатся в тюрьме, вот что я тебе скажу, — заявил Том. — И главная беда — то, что их к этому подталкивают нечестивые помыслы. Мы-то с тобой знаем, Эл, что если парень заявляется в банк с пистолетом и говорит: «А ну, деньги на бочку и чтоб пять минут никто не шевелился», — то у него на это могут быть только две стоящие причины. Либо его семья живет впроголодь и нуждается в лечении, обуви, учебниках для ребятишек и хочет есть мясо чаще, чем раз в неделю, либо этот парень желает свозить свою девчонку в Майами и малость повеселиться. Либо так, либо этак. Верно?
— Что ж, обычное дело, — согласился Дортмундер. — Только теперь ездят все больше в Лас-Вегас.
— А нынешние шуты даже этого понять не могут, — сказал Том. — Они крадут для того, чтобы кольнуться и наширяться. Они колются и ширяются даже в тюрьме, покупая зелье у охранников, вольняшек, посетителей — у кого угодно, даже у тюремного капеллана. Но спроси у них, почему они не пошли к специалисту по подбору профессии и встали на путь преступления, хотя ни бельмеса в этом не смыслят, и тебе скажут, что в их бедах виновата политика, а они — лишь ее жертвы.
Дортмундер кивнул.
— Я слыхал об этих типах, — сказал он. — Так говорят, когда хотят добиться смягчения приговора, а то и освобождения на поруки.
— Мура все это, Эл, — продолжал настаивать Том.
— Том, да ведь и мы с тобой в свое время вешали судье на уши такую же лапшу, — осторожно заметил Дортмундер.
— Ну ладно, — сказал Том. — Допустим, ты прав. Но, как бы то ни было, из-за инфляции содержать и кормить человека в тюрьме, в тех условиях, к которым мы все привыкли, становится все дороже, а бюджет урезают... Известно ли тебе, Эл, — прервал сам себя Том, — что заключенные с большими сроками — самые здоровые люди Америки?
— Понятия не имел, — признался Дортмундер.
— Так вот, это истинная правда, — сказал Том. — Размеренная жизнь без всяких потрясений, однообразная пища, бесплатная врачебная помощь, регулярные занятия физкультурой — все это приводит к тому, что самыми здоровыми людьми нашего общества оказываются те, кто сидит пожизненно. Это подтвердит любая страховая компания.
— Ну что ж, должно же быть хоть какое-то утешение, — отозвался Дортмундер.
— Вот-вот. — Том снова выдавил смешок. — Сидишь в камере и утешаешься тем, что на воле ты бы помер раньше. — Том отпил кофе — при этом его губы, казалось, оставались плотно сжатыми. — В общем, все одно к одному — удорожание питания и содержания, сокращение бюджета, теперь у них еще меньше денег на содержание и питание — плюс на воле бродят целые толпы мужиков от семнадцати до шестидесяти лет, которых нужно сажать и кормить. И вот губернатор решил сделать мне подарок к семидесятилетию. — Том улыбнулся Мэй плотно сжатыми губами: — Вам и в голову не пришло бы, что мне уже семьдесят?
— Это точно, — согласилась Мэй.
— А я выгляжу моложе Эла, — сказал Том.
Мэй взглянула на Дортмундера, нахмурив брови.
— Джон, — сказала она, — почему он называет тебя Элом? Если ты знаешь его, а он знает тебя и если твое имя — Джон (а тебя действительно зовут Джон), так почему он продолжает называть тебя Элом?
Том издал звук, который мог означать смешок.
— Это наша с Элом тюремная подначка, — сказал он.
— У Тома весьма своеобразное чувство юмора, — объяснил Дортмундер. — Он узнал, что мое второе имя — Арчибальд и что оно мне не нравится.
— Ты это имя просто ненавидишь, — заметила Мэй.
— Самое худшее, что происходит при задержании, — продолжал Дортмундер, — это когда легавый смотрит мне в глаза и говорит: «Джон Арчибальд Дортмундер, вы арестованы!» В такие мгновения у меня просто колени подгибаются, и все из-за этого имечка.
— Короче говоря, Том узнал о твоей ненависти к своему имени и с тех пор называет тебя этим именем?
— Совершенно верно.
— И это он придумал тебе прозвище Эл как уменьшительное от Арчибальд?
— Да.
— Типичная тюремная подначка, — усмехнулся Том.
— И это называется чувством юмора, — сказала Мэй.
— Какая ты понятливая, — отозвался Дортмундер.
— Эл, — произнес Том, — скажи, ты достаточно близок с этой женщиной? Я имею в виду, не стоит ли нам переговорить наедине?
— Видишь ли, Том, — ответил Дортмундер, — если ты собираешься много общаться со мной, то тебе придется мириться с ее присутствием. Такие дела.
— Хорошо, — сказал Том. — По мне — так все в порядке. Просто хочу, чтобы ты был в своей тарелке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145