И возможно, что доля справедливого есть у каждого из них; вероятнее,
впрочем, что в целом оба неправы.
Однако я далек от мысли вмешиваться в чуждый мне философский спор. На тот же
вопрос можно посмотреть с другой, не с философской, а с исторической точки
зрения. Оценка совершавшегося при этом отходит на далекий план, на первое место
выступает восстановление происходившего процесса. С такой исторической точки
зрения можно подойти к оценке выбранного ими пути решения философских вопросов.
Мне кажется, что, увлекшись философской работой, оба автора едва ли верно
представили ход совершавшегося в XVII в. идейного течения и, в частности, дали
едва ли отвечающее фактам изображение взаимоотношения
естественнонаучно-математической мысли и философии в XVII столетии.
Великий перелом естествознания и математики в начале XVII столетия могущественно
отражался на философском мышлении, привел во второй его половине к созданию
новой философии. Творцы новой философии того времени - Бэкон, Декарт, Гассенди,
Галилей, Спиноза, Гоббс, Паскаль, Мальбранш, Локк, Беркли, Лейбниц - были
широкообразованными учеными, находившимися на уровне естествознания и математики
своего времени; некоторые из них, как Декарт, Паскаль, Галилей или Лейбниц, и в
этих областях человеческой мысли стояли в первых рядах, являлись творцами
нового. Их философия теснейшим образом связана с развитием естественнонаучной и
математической мысли их времени, вся целиком на ней основана. Всем известно
могущественное влияние их философской работы на все стороны умственной,
художественной, религиозной жизни человечества. Она отразилась и на росте
общественно-юридических наук, глубочайшим образом повлияла и на работу
естествознания и математики.
Через новую философию в область юридических и общественных наук неизбежно
проникло влияние нового естествознания и математики, на которых она строилась.
Влияние это сказывалось двояким образом: с одной стороны, оно было влиянием
формального характера, являлось попыткой перенести в область социологии ту форму
научных построений, которую, казалось, так удачно удалось приложить к
математике, механике, астрономии, и которая в это время господствовала в физике.
Это выразилось в приложении к науке об обществе привычного для новой философии
дедуктивного метода, в попытках геометрического и механического способа
рассмотрения наблюдавшихся в этой области явлении. Здесь должна была произойти
та же самая переработка построений средневековых юристов и трактатов великих
схоластиков, какая в это время произошла для последних в области механики или
физики. К сожалению, в работе Спекторского, вопреки поставленной им задаче, мы
напрасно стали бы искать выяснения этого процесса, существование которого ясно
из его собственных отдельных указаний (например для Гуго Греция). В конце концов
приложение механических или геометрических способов исследования привело к чисто
формальным внешним научным построениям, в виде пансофических систем или всеобщей
математики [4]. Оно вылилось в пустую форму, лишенную содержания. Как мы бы ни
объяснили это явление, несомненно, что здесь полученный результат не отвечал
затраченным на него усилиям. Считать ли это неизбежным следствием особого
характера наук об обществе, о явлениях, связанных с человеческой личностью, как
это делает Алексеев, или видеть в нем результат несоответствия между состоянием
науки того времени и приложенным к ней правильным и неизбежным приемом
исследования, как думает Спекторский, или объяснять его как-нибудь иначе, - факт
остается ясным и бесспорным: результат приложения к данным отраслям знания
дедуктивного метода в XVII в. потерпел крушение и привел к ничтожным выводам в
области наук об обществе. Напрасно, однако, было бы думать, как это допускают
оба исследователя, что эти философские приемы научных исканий привели к лучшим
результатам и в области наук о природе. И здесь в действительности их значение
было ничтожно. И здесь они смогли свести в систему добытые истины, но не помогли
ни в чем дальнейшим открытиям. Замена физики великих схоластиков формальной
физикой картезианцев не являлась научным прогрессом и исторически оказала очень
слабое влияние на построение теоретической физики или механики нашего времени,
некоторые боковые корни которой одинаково идут и в глубь логических силлогизмов
великих схоластиков и в основанные на новой механике дедуктивные построения
новой философии. Несомненно, что главное свое содержание теоретическая физика
нашего времени отнюдь не получила из тех научных течений XVII столетия, которые
созданы философскими построениями пансофического, пангеометрического или иного
характера. Для этого природное явление, являющееся ее объектом, было слишком
сложным. Анализ современной теоретической физики и механики оставит в ней
ничтожную долю на влияние философской дедукции, идущей от XVII столетия [5]. В
области точного естествознания дедуктивный метод философов потерпел то же
крушение, как и в области социологии. Это есть исторический факт, и с ним мы
должны считаться. Часто говорят о ничтожном - исторически - значении
индуктивного метода Бэкона в приложении к достижению естественнонаучных истин.
То же самое, однако, целиком приложимо и к дедуктивному методу его противников.
Картезианская физика оказалась столь же далекой от исторически добытой человеком
физики, так же мало вела к ней, так же была груба по сравнению с природным
явлением, как мало способствовали его познанию грубые физические аналогии
Бэкона.
1 2 3 4 5 6 7 8