Нет! Необходимо вновь научно перерабатывать историю науки, вновь исторически
уходить в прошлое, потому что, благодаря развитию современного знания, в прошлом
получает значение одно и теряет другое. Каждое поколение научных исследователей
ищет и находит в истории науки отражение научных течений своего времени.
Двигаясь вперед, наука не только создает новое, но и неизбежно переоценивает
старое, пережитое.
Уже поэтому история науки не может являться безразличной для всякого
исследователя. Натуралист и математик всегда должен знать прошлое своей науки,
чтобы понимать ее настоящее. Только этим путем возможна правильная и полная
оценка того, что добывается современной наукой, что выставляется ею, как важное,
истинное или нужное.
В сущности, мы имеем два критерия оценки научной истины, отличия преходящего от
вечного. Один путь - путь философской критики, связанный с теорией познания,
другой путь - путь исторической критики, связанный с историей науки.
При всем несовершенстве и неполноте этого второго пути, математик и, особенно,
натуралист в большинстве случаев останавливается на нем, так как он дает ему
прочную почву для суждения и не выводит его из рамок работы, к которым он привык
в научной области. Мне кажется, что, даже избрав первый путь - путь теории
познания, он должен, для того, чтобы разобраться в противоречивых и неизбежно,
по существу, несогласимых построениях теории познания, или, вернее, различных
философских теорий познания, обратиться к истории науки. Только после этого он
может применить безнаказанно теорию познания к оценке научных построений или
текущей научной работы. [3]
3
Если, таким образом, для каждого мыслящего натуралиста представляют интерес и
значение исторические исследования прошлого науки, то они приобретают особую
важность, когда касаются эпохи, в которой научная мысль стала впервые
исторической силой, - эпохи зарождения нового знания XVII столетия.
Этой эпохи касаются две новые интересные работы Е. Спекторского и Н. Алексеева.
Оба они подошли к одной и той же теме: к влиянию расцвета естествознания и
математики в XVII в. на общественные науки того времени. Они пытаются проследить
влияние вызванных им идей в этих областях знания и в последующие столетия,
доходят до течений нашего времени. В работе Алексеева тема исследования более
широкая; он касается многих течений нашего времени, XIX столетия, генетическая
связь которых с идеями XVII в. очень отдаленная, может быть, существует только в
построениях исследователя. Этим течениям, в том числе... критике исторического
материализма, посвящена большая часть его книги. Но все же и из его книги ясно
выступает перед читателем значение естественнонаучного движения XVII века в
истории наук об обществе.
Философский интерес и философская подготовка обоих исследователей заставляет их
обращать исключительное внимание на влияние естествознания и математики, главным
образом на философские основы общественных наук, оставляя в стороне конкретное
содержание научных течений, на них построенных. В то же самое время, особенно в
работе Алексеева, благодаря характеру поставленной автором задачи, мы имеем дело
с искусственным перемещением материала вне его исторической обстановки: автор
оставляет в стороне, откладывая до будущего тома, влияние естественных наук,
биологических и "органических" (?), ибо "исторически биологические аналогии
выступают зачастую наряду с механическими, но логически (они) не имеют с
последними ничего общего".1 Едва ли можно согласиться с этим мнением автора, но,
как бы то ни было, в его работе благодаря этому, оставлено пока без рассмотрения
влияние на науки общественные широких и крайне своеобразных течений
естествознания. В действительности, и в работе Е. Спекторского огромная область
влияния естествознания осталась без рассмотрения. Увлекшись развернувшейся перед
ним темой, автор не закончил намеченной работы, напечатал ее обрывок.
Оба исследователя подходят к своей исторической теме не как историки, но как
философы. Несомненно, мы найдем в их работах ряд новых исторических данных
(например, глава о Вейгеле, учителе Пуффендорфа и Лейбница, в книге
Спекторского), еще больше указаний на возможные или действительно существовавшие
зависимости в истории мысли. Но оба автора подходят к предмету с готовыми
философскими построениями, они выбирают в имеющемся материале то, что является
им нужным в их исканиях. Путем истории научных идей они пытаются подойти к
решению философских вопросов, к исканию возможных путей познания.
С этой точки зрения, любопытны диаметрально противоположные оценки одного и того
же явления. То, что является для г. Спекторского выражением истины, упадок чего
представляется для него несчастным событием в истории мысли, то его философскому
антагонисту, г. Алексееву, рисуется как раз наоборот. Спекторский стремится,
например, на фоне исторических построений, чрезвычайно принизить философское
значение Канта, к которому в конце концов восходят философские построения
Алексеева. В тонком, местами глубоком и интересном анализе различных течений
научного позитивизма, позитивного рационализма и т. п. Алексеев разрушает то, к
чему, по-видимому, стремится философская мысль Спекторского. Оба автора,
основываясь на аналогичных или даже на одних и тех же явлениях, приходя к
взаимно исключающим выводам, уверены в истинности своей оценки хода мысли
человечества или, по крайней мере, в верности пути, ими выбранного для этой
оценки.
1 2 3 4 5 6 7 8