— Нет, — повторил француз. — Я не имел в виду…
— Я знаю, — немного смягчилась Нелл. — В любом случае, у меня нет оснований думать, что я лучше вас. У меня тоже есть своя роль в этом чертовом спектакле.
«Она уже играет роль, — думала Геката. — Всю свою жизнь она играет роль, вполне добровольно. Делала ли она когда-нибудь попытки жить, как обычные женщины? Она всегда была рада считаться дочерью своего отца, хотя точно знала, что он собой представляет».
— Ваш погибший брат сказал мне никогда не отчаиваться, — неловко произнес Домье. — Я пытаюсь следовать его совету, хотя боюсь засыпать, чтобы снова не увидеть сон.
— Больше не будет снов, — горько процедила Геката. — Теперь все возможно, все реально. Ни сна, ни отдыха, ни покоя. Мы противостоим аду, и в то же время отрицаем смерть. Во всем Творении не осталось больше милосердия.
Он сосредоточил на ней напряженный взгляд. — Если все возможно, мы могли бы надеяться, что на месте этой разрухи возникнет что-нибудь хорошее. Крепкое и настоящее: мир, в котором люди могут жить с надеждой сделать вещи лучше, чем они есть, с надеждой выстроить порядок из хаоса, справедливость — из подавления.
— Ты говоришь точь-в-точь, как Глиняный Монстр, — заметила она.
— Все мы сделаны из одной и той же глины, — заверил он ее, торопясь закончить свою мысль. — Пока мы живем, меняем дюжину тел, в которые переселяются наши фантомные сущности, атом за атомом, сменяясь и обновляя нашу материальную форму кусок за куском, часть за частью. Мы — глина, но мы еще и надежда; разум — так же, как и материя; амбиции — как и разочарование.
— Отлично, — Геката сделала вид, что аплодирует. — Красноречиво, особенно, если иметь в виду, что это речь на иностранном языке. «Почему мы ссоримся? — спросила она себя. — Это просто усталость, или же скрытое коварство, что тайком заполняет наши души?»
Смет лампы как будто стал ярче, и Геката озадаченно нахмурилась — но затем увидела, что Анатоль Домье внимательно смотрит в окно за ее спиной. Она обернулась, машинально прикрыв глаза ладонью. «Снова начинается, — подумала она. — То же самое, и происходит снова».
Но это было не так.
Геката поднялась на ноги и выглянула наружу. Ближайшие к дому деревья казались темными силуэтами на фоне ослепительно желтого света. Окружающий лес охватило пламя, пылающее столь яростно, что огромная стена огня возвышалась до небес. Геката приникла к окну, всматриваясь то вправо, то влево, пытаясь увидеть, где эта стена кончается. Но не могла.
Домье распахнул дверь и исчез за ней, но она уже знала, что он увидит, причем, из любой комнаты. Огонь окружал их со всех сторон, образовав шар вокруг дома. Колонна знойного воздуха будет подниматься все выше, создавая ветер, дующий со всех направлений, притягивая пламя все ближе и ближе. Настоящая ловушка…
Она смотрела на пляшущее пламя, охваченное безумством, и ощущала при этом: нечто сдерживает языки огня, происходит битва магии против магии. Она знала также: хитроумная магия беса-искусителя, поджегшего этот костер, сводится к нулю ангелом-хранителем, под чьей защитой находится коттедж, но решающее слово остается за законами природы. Жар приближался со всех сторон, и давление уже становилось слишком сильным, так что Геката вздрогнула, отодвигаясь — но все равно не могла оторвать взгляда от картины жадного бесчинства огня. Среди силуэтов деревьев двигалась человеческая фигура: слабая, худая. Она не убегала от языков пламени. Это могла быть только Мандорла.
«Должно быть, беспокойство выгнало ее наружу, — решила Геката. — Она пытается трансформироваться: в последний раз превратиться в волчицу».
Но мечущаяся тень по-прежнему оставалась человеческой.
Геката слышала, как Домье кричит, что выхода нет, слышала шаги Нелл Лидиард по деревянной лестнице: она бежала наверх, к отцу. Но внутри себя самой Геката ощущала какую-то беззвучную пустоту. Комната наполнилась зловещим желтым светом, отражавшимся от стен и потолка, отчего стало невозможным рассмотреть очертания предметов. Геката могла видеть лишь силуэты деревьев и тень, в которую превратилась Мандорла. Целый мир казался световым коконом, поглотившим все вокруг, и ветви деревьев пылали, словно фейерверк, а тяжелый жар и зной обрушились на них… но эта сверхъестественная жара не несла с собой боли, поняла Геката, разве что своего рода экзальтацию, которая тоже может считаться одной из сторон боли.
Внезапно Геката почувствовала, что это она, а не Мандорла, находится на пороге поразительной метаморфозы, и отнюдь не нежеланной. Если бы только можно было сдаться жару и свету, думала она, Небеса принадлежали бы ей: радость без границ и названия, распространившаяся повсюду. Она чувствовала, что за ней охотится некий невообразимый хищник, который, несмотря на явное намерение пожрать ее, не желает ей вреда, а пытается лишь спасти ее, пусть странным образом, сделать ее единым целым с огнем — навсегда, чтобы и она, Геката, могла танцевать в экстатической вечности.
Всего несколько минут назад француз торжественно вещал об одной глине, которая проходит несколько циклов в человеческом теле, снова и снова сменяя форму за формой, атом за атомом, в то время как разум следует собственным путем прогресса и зрелости. Теперь же его, как и Гекату, приглашали — и так соблазнительно — оставить позади обычную глину, отринуть ее, дабы войти в мир за пределами мира — созданием из света, но ярче и мощнее, нежели обычный свет…
Она сознавала, что Домье, охваченный замешательством, вернулся в комнату. И повернулся к ней, а не к Нелл, ибо она была ведьмой, Нелл же — всего лишь человеком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137