Мне нечем загородиться от страха и отчаяния, которые терзают мои сны. — Упомянуть Корделию он даже не осмелился.
Мандорла снова протянула правую руку и положила поверх его руки. Такой человеческий, обычный жест. — Думаю, я тебя понимаю, — произнесла она. Он не был в этом уверен, как не была уверена и она сама. Он знал, что Мандорла никогда не заботилась ни об одном из своих человеческих возлюбленных, обращаясь с ними как с жертвами, и в то же время к членам своей стаи испытывала всепоглощающую привязанность.
— Я могу показаться сверхчувствительным, даже по человеческим стандартам, — согласился он, устыдившись своих недобрых мыслей о ее черствости. — Полагаю, именно моя слабость делает меня столь уязвимым. Таллентайр иначе относился бы ко всему, будь у него сын, которого он мог потерять. «Но у него была дочь, — возразил он сам себе. — И леди Розалинд, и его возлюбленная Элинор».
— Наверное, в твоих глазах я просто жалок, — продолжал он. — Раз горько жалуюсь на такие мелочи.
— Прежде я так думала. Теперь… появились вещи, в которых я уже не так уверена.
«Она пытается быть доброй! — промелькнула у него мысль. — Мандорла Сулье пытается быть доброй. Да это самая яркая из примет и предзнаменований!»
— Пелорус попросил, чтобы я подержал тебя здесь, — сказал он, резко переходя к делу. — Я ответил, что ты можешь остаться, сколько захочешь.
— Почему?
Он заморгал, захваченный врасплох. — Потому что он попросил меня как друга.
Она покачала головой, словно получила неверный ответ. Снова отпустила его руку и провела по волосам, раскинувшимся по плечам, накручивая их на тонкие пальцы. Что-то в собственном ощущении ей не понравилось.
— Пожалуй, нужно тебе сказать, — поспешно заговорил Дэвид. — Тебя доставила сюда сфинкс, и она же отослала Пелоруса. Я не уверен, вольна ли ты уйти, если захочешь, но это будет против ее желания.
Она резко вскинулась. — Я вольна, тебе не стоит заблуждаться на этот счет. Если не пожелаю здесь остаться, ни одна сила на земле не заставит меня остаться. Но чего ради сфинкс действует на моей стороне? Когда мы встречались в последний раз, она жаждала моей крови.
Дэвид вспомнил, как Мандорла стояла рядом с ним, когда Таллентайр был назначен сфинксом выступить против Харкендера в маленьком театре Зелофелона в аду. Она шептала ироничные замечания ему на ухо. И не встретилась тогда со сфинксом — и оставалась лишь пешкой в игре, как и сейчас. Как бы ей ни хотелось ощущать себя настоящим игроком.
— Я был бы тебе очень благодарен, Мандорла, если ты останешься, — произнес он, слабо улыбнувшись. — Я и не понимал, какой унылой стала жизнь, пока не увидел, как открылись твои глаза, пока не услышал твой голос.
— В таком случае я останусь, пусть даже ненадолго. И дарую тебе то, что ты попросил — как друг. Это зеркало там лежит?
Он снова взял в руки зеркало и передал ей. — Ты уже в него смотрелась, но не увидела себя.
— Я и сейчас не могу себя увидеть, — пробормотала она, всматриваясь в поверхность зеркала. — Вижу человека — и чужака. Если бы у меня осталось хоть немного магии, я бы изменила изображение, да и тело тоже.
— Если бы, — эхом вторил ей Дэвид, ощущая неловкость из-за прилива удовлетворения, когда видел ее такой. Но, когда она снова взглянула на него, он понял: она вовсе не утратила своего блеска и своего умения тревожить его израненное сердце.
— Пожалуй, я — подарок, — капризно проронила она. — Пожалуй, я потребовалась здесь, чтобы освободить тебя от бесконечных страданий. Наверное, так и было предначертано судьбой с момента нашей первой встречи, чтобы мы с тобой полюбили друг друга.
— Ты не можешь любить меня, Мандорла, — холодно произнес он. — Потому что я — не волк. Я не могу любить тебя, ни капельки, — потому что ты…
Она рассмеялась — потом улыбнулась.
— Больше нет, — заявила она, и на лице ее появилось какое-то отчаянно-храброе выражение. — Больше нет.
6.
Верхний зал был зарезервирован для офицеров и гражданских, но шум там стоял не меньший, чем на нижней палубе, где все приглашенные столпились, точно стадо коров. Виски и дешевый джин текли рекой, и все-таки в празднике было что-то фальшивое, натужное. Нелл ощущала горечь под маской веселья, и не только в своей группе, но и везде, в прокуренном воздухе. Пока они с компаньонами смеялись и перешучивались с молодыми людьми в униформе, сердца ныли, полные сомнений и тревог, и Нелл не сомневалась: под маской учтивости у капитанов и младших офицеров прячутся боль и замешательство. Она то и дело теряла нить разговора, серьезные, невеселые мысли беспомощно уносились прочь, в то время как равнодушные глаза переходили с предмета на предмет в поисках разгадки.
Паром направлялся в Саутгемптон, и высшее офицерство, плывшее на нем, давно не ступало на английскую землю. Их радость и облегчение отравляла мысль о том, что возвращение это — отнюдь не триумфальное, и пускай политиканы твердят о почетном мире. Война по-настоящему еще не закончена, и, разумеется, не выиграна. И никакие ухищрения дипломатов не скроют этот факт.
Все эти мужчины — и женщины тоже, поспешила добавить Нелл — должны были вести войну за окончание войны. Их уверили, что такая цель весьма достойна, жизненно необходима — не меньше, чем спасение цивилизации. Миллионы их товарищей положили жизнь за эти лозунги, но в конце концов им удалось достичь лишь слабенького затишья, и никто не верил в его продолжительность. Эти люди не к мирной жизни возвращались, а в Британию, которая вскоре должна будет превратиться в остров-крепость, которой постоянно угрожает вторжение. Все нации, вовлеченные в войну, сейчас заметно обнищали, ибо Европа лишилась экономической сердцевины, и народ страдал от последствий этого;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137