Разве оставила бы Корделия мужа и детей, если бы не настойчивое давление Зелофелона, уже много лет делившего с нею ее смелое, кокетливо-самолюбивое и бесстыдно-сентиментальное сознание? Ведь именно ему обязан своей крайней жестокостью Люк Кэпторн и своей алмазной твердостью — сама Мерси. Да и любил бы сам Харкендер Корделию, если бы Зелофелон не возродил ее юность и совершенную красоту — красоту, коей она не обладала никогда до вмешательства в ее судьбу ангела? Разумеется, нет. В глазах Мерси Корделия была не меньшей шлюхой, чем любая из девиц, которых она ежедневно продавала в своем борделе.
Харкендер позволил ей отвести взгляд, и она с благодарностью вернулась к зеркалу. И встретила взгляд своего прекрасного двойника. Она знала, что зеркала часто использовались магами для получения видений, и сквозь них можно было путешествовать в другие миры, но ей хватало магии собственного отражения. В давно минувшие времена, когда Харкендер пытался наставлять ее, она не выказала ни малейшего таланта, равно как и интереса в отношении его магии.
Иногда, глядя на себя, как сейчас, Мерси не могла удержаться, чтобы не спросить себя: а нет ли за пределами ее видения иного присутствия? Ее предупреждали: мол, не только Харкендер использовал ее в качестве ясновидящей — Лидиард поступал точно так же — и она замечала, как порой, говоря с ней, Харкендер словно бы адресуется к другим — вместе с ней или вместо нее; к ангелам, равно как и к людям. Эта мысль ее тревожила, но одновременно вселяла восторг. Помимо всего прочего, она была проституткой и должна была назначить цену за свою душу, которую выставляла на продажу так же охотно, и не дороже, чем тело.
Харкендер плавно добрался до оргазма и теперь отдыхал, позволив телу соскользнуть с ее тела. У нее самой не произошло сильного оргазма, доставляющего удовольствие — только жар, который продержался какое-то время и постепенно сошел на нет. Она терпеливо ждала, пока Харкендер оставит ее. Когда он слез с нее и улегся вниз лицом, великолепный в своей усталости, которую сам же и вызвал, Мерси мигом избавилась от вялости и апатии, встала и быстро обтерла тело губкой, прежде чем одеться. К тому времени, когда она закончила туалет, он повернулся на бок и теперь наблюдал за ней.
— Спешить некуда, — сообщил он ей. — Ты должны попытаться привыкнуть к факту, что нам принадлежит все время мира. Пора избавляться от старых привычек, Мерси, дорогая, и вырабатывать новые, более подходящие тебе.
— Мне мои привычки дороги, — сухо парировала она. — И мне приятно потворствовать им. В любом случае, ты свои привычки и зависимости просто боготворишь, превратил их в священный ритуал.
Он рассмеялся, хотя она, скорее, собиралась оскорбить его, а не превратить все в шутку. — Это не просто привычка, — пояснил Харкендер. — Это искусство, это трансцендентализм, героизм и настоящее священнодействие . А вовсе не глупая зависимость. Тебе лучше постараться научиться им, ведь тебе достается столь мало удовольствия в череде радостей мирских. Вглядись и увидишь — это совершенно безопасно.
— У меня нет таланта к видению, — оборвала она его. — Или к другим компенсациям за боль. Что же до безопасности, то я не уверена: любит ли меня твой ангел-хранитель так же, как и тебя, и я не стала бы требовать, чтобы его магия меня защищала.
Порой Мерси думала: не было ли единственной для Харкендера причиной сделать из нее любовницу его стремление сохранить ее в качестве помощницы в его личных ритуалах. Вряд ли: предварительное соитие едва ли было необходимой частью ритуала. В любом случае, ничего странного в том, что мужчина, подобный Харкендеру, желал иметь более одной любовницы, пусть даже первую и любит всем сердцем. Гордость гораздо важнее для него, нежели верность.
Когда Харкендер поднялся с кровати и направился в соседнюю комнату, Мерси повернулась к зеркалу у туалетного столика и привычно оглядела свое лицо, радуясь его соразмерности и отсутствию признаков возраста. Она терпеливо ждала. Наступил перерыв: вторая, и более значительная, фаза драмы еще не началась. Она едва ли испытывала нетерпение, ибо ее не особенно захватывало то, что должно было произойти. Она никогда не была способна развить в себе должное восхищение, адекватное получаемому вознаграждению.
«Есть ведь другие, гораздо более способные к этой работе, чем я, — говорила она себе. — Но мне приходится быть благодарной, что он ни разу не решил заняться их поисками. И вдвойне благодарной за то, что он никогда не соберется возложить эту обязанность на свою обожаемую Корделию. Ведь вполне возможно, что моя возвращенная юность держится лишь на ниточке этой самой службы. И живу я в такое неспокойное, но интересное время, и сумела привыкнуть к нему. Какое право он имеет насмехаться над моими привычками или давать мне советы поменять их? Я несу свою службу достаточно хорошо и не жажду новшеств. Он пусть и сгорает от нетерпения узнать, что же там, за дверью этого мира, а мне это без надобности. Я скорее представлю миры, которые во сто крат хуже этого, нежели воображу, что они могут быть лучше».
Харкендер часто говорил ей, что история человечества не может больше тупо тянуться до самоубийственного конца, что настал период трансформации. Как легко было поверить в его пророчества касательно разрушения — да и кто бы усомнился в них сейчас, когда во Франции только что бушевала жестокая война? — и как невозможно оказалось поверить его надеждам на продолжение жизни после Апокалипсиса.
Прошло пять или десять минут, прежде чем Харкендер вернулся. Он все еще был обнажен, но тщательно вымылся и, без сомнения, морально подготовился к тому, что произойдет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137