В соотношении ее размеров зашифрованы и число Пи, и золотое сечение, и расстояние до Солнца, и радиус Земли. И кому же только понадобилась она, эта махина с интеллектуальным уклоном. Да, странно, очень странно. Проселок между тем описал дугу, вытянулся из-за деревьев, повернул налево и закончился знаком: «Уступите дорогу». Слава труду – выбрались на трассу. Прибавили газу и покатили в колонне, однако не так быстро, как хотелось бы, поскольку стихия разыгралась не на шутку. Снег вдруг повалил стеной, ветер развел спирали вьюги, видимость сделалась скверной, все стало белым-бело. А белый – это цвет похоронных тапок, савана и медицинских халатов, так что лучше судьбу не искушать… В общем, когда добрались до Иркутска, был уже вечер, зимний, ненастный и угрюмый. Мутно светили фонари, улицы превратились в пустыни, машины оставляли извилистые, мгновенно заметаемые следы. Бр-р-р.
– Все, братцы, разбегаемся, – весело сказал Бродов в рацию. – Физкульт-привет, до завтра.
Вечер, холодный и хмурый, обещал ему массу приятного.
– Счастливо всем, – отозвался Кныш, впрочем, без особой экспрессии – ему нужно было ехать на вокзал, по пути завезти Небабу, а потом еще припарковать «Урал». Хорошо еще, база недалеко от дома.
– Удачи всем, – рявкнул Наговицын, сделал погромче музыку и не поехал – полетел по белому ковру. К молодой, надо полагать, ждущей его жене. Какая там стихия, какая там метель…
«Да, какой русский не любит быстрой езды, – глянул ему вслед Бродов и порулил вдумчиво, степенно, безо всякой суеты. – Однако тише едешь – дальше будешь. Особенно на зимней дороге».
За окнами джипа плыли городские, не радующие взор ландшафты, узенькие улицы, ископаемые дома, ветхие, покосившиеся заборы. Новостроек, впрочем, тоже хватало, как и протяженных, детых в белое зеленых зон. Иркутск как бы состоял из лоскутков, новое в нем безуспешно пока еще боролось со старым.
«А еще говорят, что Париж – город контрастов, – с долей патриотизма подумал Бродов, глянул на часы и взялся за мобильник. – Как пить дать, еще горит на работе».
– Вы позвонили в агентство недвижимости «Консультант», – скучно отозвался женский дежурный голос. – Слушаю вас.
– Зою Викторовну пожалуйста, – попросил Данила. – Скажите, что Бродов беспокоит.
Сразу он почему-то вспомнил запах ее духов, резкий, будоражащий, нескрываемо сексуальный. Бьющий наповал. Запах опытной, искушенной женщины, знающей, что путь к сердцу мужчины лежит не через желудок – через обоняние.
– Алло, – послышался другой женский голос, только не скучный и усталый – звенящий от оптимизма. – Ты? Уже? Хорошо. Жду. Давай часов в десять. Ну, все.
В голосе звучали радость, нетерпение, ожидание и предвкушение. Своего, кровного, женского, заслуженного по праву.
«Ну, в десять так в десять. – Бродов отключился, вписался в поворот и осторожно объехал „жигуленка“, плотно присоседившегося к „Москвичу“. – Эко как вы, ребята». Путь его лежал на запад, через мост, на левый ангарский берег – в бывшее предместье Глазково. Когда-то это была глухомань, окраина, конкретная периферия – поди-ка ты форсируй могучую реку. Паромная переправа и понтонный мост резко изменили ход вещей, и уже к двадцатому столетию Глазково было популярным дачным местом. Разбивались парки, закладывались сады, открывались ресторации и увеселительные заведения. Сам его превосходительство градоначальник построил здесь дворец и страсть как обожал кататься по зимнему Иркуту. На саночках, шестиконно, при пылающих вдоль высокого берега бочках со смолой. В общем, бесилась с жиру местная буржуазия, давилась рябчиками и жевала ананасы, чем вызывала зависть и крайнее неудовольствие у, к слову сказать, не бедствовавшего местного пролетариата. Со всеми вытекающими революционными последствиями. И вот гром грянул, свершилось – экспроприаторов экспроприировали, добро их поделили, настало равенство и братство. Однако буржуазных палат на всех желающих не хватало, и в Глазково стали, как из-под земли, вырастать хибары пролетариев. Вместительные, барачного типа, где на тридцать восемь комнаток всего одна уборная. Во дворе. Так и простояли они и Гражданскую, и Отечественную, и простой социализм, и развитой – аж до самой перестройки. Ну а когда победила демократия и все вернулось на круги своя, новые русские буржуа опять положили глаз на Глазково. Скупали участки, сносили хибары, возводили – куда его превосходительству градоначальнику! – дворцы. И вот в эту-то обитель контрастов, богатства и нищеты и направлялся Бродов – выехал на набережную, зарулил на мост и неспешно покатился по огромному железобетонному монолиту Мост через Ангару, построенный в 1932 году, впечатляет. Его длина 1245 метров, ширина – 18. Он цельнолитой, в его тело было вложено 45 тысяч тонн бетона, на сооружение опалубки ушло 68 тысяч кубометров леса.

. Красавица Ангара внизу выглядела безобразно – льдины, промоины, пар над водой. Где уж дедушке Морозу тягаться с Иркутской ГЭС Из-за постройки Иркутской ГЭС Ангара в черте города практически не замерзает. Это при сибирских-то морозах.

.
«Вот она, цивилизация, блин. – Бродов посмотрел на черные проталины, выругался про себя, горестно вздохнул. – Калечим природу, такую мать. Все вокруг себя калечим». Выключил неизвестно почему радио, пересек железнодорожные пути и, съехав в молчании с моста, принялся забирать вправо, на улицу акына Джамбула. Снег валил по-прежнему стеной, проезжая часть не радовала, спешить, делать резкие движения совершенно не хотелось.
«Это называется у них незначительные осадки», – вспомнил Бродов с едкостью прогноз метеорологов, непроизвольно фыркнул и вдруг заметил в снежной каше «Волгу», черную, «двадцать четвертую», скорбно завалившуюся набок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16