Одно необдуманное слово могло навеки лишить его шансов добраться до Пароса. Он заглушил двигатель и сказал брату:
– Экая досада, малыш, но ничего не бойся. Наверное, разыскивают какого-нибудь опасного преступника из Афин. Хотят убедиться, что мы не прячем его. У них это называется “необходимыми формальностями”. Когда они к нам перейдут, примешь штурвал, а я с ними поговорю.
Некоторое время спустя, когда обыск “Альтаира” был завершен, мужчины обступили на корме Георгиса. Двое были иностранцами – отвратительного вида молодчики с хищно сжатыми губами; третий – толстый и рыхлый – представлял собой наиомерзительнейший тип грека, вероятно, из Салоник. Один из иностранцев говорил на языке, отдаленно напоминавшем Георгису диалект болгарского. Толстяк переводил.
– Где Бонд?
– Мне не известен человек с таким именем.
– Врешь. Несколько часов назад он был здесь. Георгис пожал плечами. Толстяк переводил дальше.
– Здесь утром был англичанин, отвечай?
– Да. Но он мне не представлялся. Я не имел с ним дел.
– Где он теперь?
– Не знаю. Он мне не исповедовался.
– Ты врешь, дерьмо. Где ты видел этого человека в последний раз? И постарайся говорить правду.
– В пятнадцати милях отсюда. В море, южнее Вракониса. Он и его друзья взяли мой каик, а я их.
– Куда они направлялись?
– Я уже сказал: не знаю.
Но прежде чем толстяк успел перевести, один из чужаков сделал шаг вперед, схватил Георгиса за грудки и тряхнул его. Одновременно он прокричал что-то на своем варварском языке прямо в лицо Георгису.
Это была ошибка. Нет оскорбления страшнее, чем обвинение во лжи, к тому же его нанесли на своей же территории и обдали при этом вонью гнилого картофеля; все это заставило Георгиса позабыть о том, что он кефалиниец, и вспомнить о том, что он грек. Ему на миг показалось, что он может поднять всех этих мошенников разом и кинуть за борт. Он схватил своей мускулистой рукой одного из чужаков за запястье и так толкнул его, что тот, шатаясь, отлетел к мачте. Со всем достоинством, на которое он был только способен, Георгис проговорил:
– Или вы предъявите документы, или я прикажу вам немедленно покинуть судно.
И это тоже было ошибкой, но куда более серьезной. Не успел Георгис договорить, как получил страшный удар в живот, а затем – рукояткой револьвера – в голову, после чего в полубессознательном состоянии распростерся на палубе. Он услышал протестующий крик брата; потом брат вскрикнул от боли. Толстяк продолжал.
– Где Бонд?
– Не знаю. Знал бы – сказал. А я не знаю. Наступила пауза. Кто-то отдал приказ. Затем еще пауза. Пытаясь встать хотя бы на четвереньки, Георгис опрокинулся на спину. Кто-то схватил его за лодыжки и широко развел ноги в стороны. Потом внезапно его правое колено взорвалось пароксизмом боли. До этого он никогда не думал, что такая боль возможна, она мгновенно захлестнула бедро, всю правую часть таза и даже кишки. В сравнении с этой болью любая другая могла показаться лишь неприятным ощущением, легким зудом.
Удар каблука пришелся Георгису прямо в коленный сустав с внутренней стороны. Это наиболее простой и скорый способ обрушить на человека лавину мучительных страданий. Он способен вызвать рвоту даже в самых сильных, самых несгибаемых личностях. Георгиса рвало.
– Ну. Где Бонд?
– ... Я не знаю. Он не сказал мне. Кажется, они повернули на восток. Я не заметил. Они посовещались.
– Хорошо. Как называется твоя посудина, и как она выглядит?
Георгис рассказал все, что ему велели – это была не та ситуация, когда следовало держать рот на замке. Он дал подробное описание “Цинтии”. Он еще что-то говорил, как вдруг раздался новый взрыв – на этот раз где-то внутри его головы – и солнце в его глазах померкло.

XVII. В море

Георгис Ионидес был прав, когда высказал предположение, что, расставшись с ним, Бонд и его спутники взяли курс на восток, однако те, кто допрашивал Георгиса, все равно не смогли бы воспользоваться этой информацией. По заранее обговоренному плану, как только “Альтаир” скрылся за южным горизонтом, Лицас сделал крутой разворот и направил “Цинтию” прямо к Враконису. К трем часам “Цинтия” стояла уже на якоре у южного побережья острова, почти у самой восточной оконечности в восьми милях от безымянного островка. Рядом на волнах качалась дюжина прогулочных лодок, на берегу виднелись группы людей.
Место, где они стали, не было бухтой в полном смысле слова, а скорее вырубленной в береговой линии дырой с искромсанными краями. В одном углу, слегка выдаваясь над поверхностью воды, находился узкий, но ровный гранитный уступ, который значительно облегчал высадку. За ним на дюжину ярдов простирался покрытый галькой пляж, составлявший приблизительно девять десятых всех пляжей острова. Вдоль противоположного берега бухты тянулась гряда причудливых каменных образований; поражала правильность их форм – блоки так точно подходили друг к другу, что казались не то частями мегалитического дворца, не то прямоугольными башенными конструкциями, не то опорами исчезнувшего моста, окрашенные во все оттенки от коричнево-бронзового до оливково-зеленоватого. Почва здесь была менее пересеченной, чем на остальной части Вракониса, ее покрывали террасы виноградников и зарослей вечнозеленых растений – мирты, земляничного дерева, олеандра.
Решительным жестом Лицас опустил истрепавшийся тент, который закрыл их от палящего солнца, а вместе с этим и от посторонних взглядов.
– Здесь мы в безопасности, – прокомментировал он. – Сюда постоянно приплывают туристы, чтобы покупаться и вдобавок поглазеть на развалины древнего храма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77