— Мне удалось уйти благодаря эвакуации — только и всего.— Так или иначе вы здесь, на пути в Бургенхаузен. Там из нашей скромной штаб-квартиры вы сможете связаться с кем захотите. Понимаете, мы — антинейцы.— Кто-кто?— Мы антиподы Каракаллы, убившего двадцать тысяч римлян, которые, по свидетельству историка Дио Кассия, выступили против его деспотического правления.— Я слышал о Каракалле и о Дио Кассии тоже, но все же не понимаю вас.— Стало быть, вы плохо знаете римскую историю.— Ошибаетесь.— Ну хорошо, переведем это в другой, современный контекст, ja?— Как вам угодно.— Наше название по-английски произносится антиниос, ja?— О'кей.— Замените «ниос» на «неос», о'кей?— Так.— Что получилось? Антинеос, так? Антинеонацисты. Вот кто мы!— Почему же вы скрываетесь под таким непонятным названием?— А почему они скрываются под именем «Братство»?— Да как это связано?— Скрытности должна противостоять скрытность!— Но почему? Вы же легальная организация.— Мы сражаемся с нашими врагами на земле и под землей.— Я был среди них, — сказал Гарри Лэтем, откидываясь на спинку сиденья. — И все равно я вас не понимаю. * * * — Почему вы ушли? — спросил Дру у Карин де Фрис, узнав номер ее телефона в службе безопасности.— Мы ведь обо всем поговорили, — ответила она.— Осталось много неясного, и вы это знаете.— Проверьте, пожалуйста, мое досье, и если вас что-то смутит, сообщите об этом.— Не мелите ерунду! Гарри жив! Пробыв три года в мышеловке, он вырвался на свободу и возвращается!— Mon Dieu! Вы и представить себе не можете, как я рада, какое это для меня облегчение!— Вы ведь все время знали, чем занимался мой брат, верно?— Не стоит обсуждать это по телефону, мсье Лэтем. Приходите ко мне домой на рю Мадлен. Дом двадцать шесть, квартира пять.Дру сообщил адрес Дурбейну, накинул пиджак и помчался к машине Второго бюро без опознавательных знаков, теперь постоянно сопровождавшей его.— Рю Мадлен, — сказал он. — Номер двадцать шесть.— Неплохое место, — отозвался шофер. * * * Когда Лэтем увидел квартиру на рю Мадлен, облик Карин показался ему еще более загадочным. Эта большая, со вкусом обставленная квартира с прекрасной мебелью, драпировками и картинами явно превышала возможности сотрудницы посольства.— Мой муж был человеком состоятельным, — сказала Карин, заметив удивление Дру. — Он не только прикидывался торговцем бриллиантами, но действительно занимался этим со свойственным ему elan Размах (фр.).

.— Видимо, он был незаурядным человеком.— Не просто незаурядным, а одаренным, — сказала де Фрис. — Садитесь, пожалуйста, мсье Лэтем. Не хотите ли чего-нибудь выпить?— Поскольку в том кафе, куда вы пригласили меня, давали только кислятину, я с благодарностью принимаю ваше приглашение.— У меня есть шотландское виски.— Тогда я принимаю ваше приглашение с восторгом.— Очень рада. — Де Фрис подошла к зеркальному бару. — Фредди всегда говорил, что в доме должно быть четыре вида напитков. — Она сняла крышку с ведерка со льдом и достала бутылку. — Красное вино комнатной температуры, белое охлажденное вино — крепленое и сухое хорошего качества, а также шотландское виски для англичан и бурбон для американцев.— А как насчет немцев?— Любое пиво — они, говорил он, пьют всякое. Но Фредди, как я упоминала, был крайне пристрастен.— Но он наверняка знал и других немцев.— Naturlich. Он утверждал, что они лезут из кожи вон, подражая англичанам. Виски — подразумевается шотландское, безо льда, хотя немцы предпочитают со льдом. — Она подала Дру стакан и указала на кресло. — Садитесь же, мсье Лэтем, нам надо кое-что обсудить.— Вы узурпируете мои права, — сказал Дру, опускаясь в мягкое кожаное кресло напротив светло-зеленого бархатного диванчика, на который села Карин. — А вы не составите мне компанию? — спросил он, слегка приподнимая свой стакан.— Возможно, потом, если это «потом» будет.— Вы говорите загадками, леди.— Все зависит от точки зрения. Вам я кажусь загадкой, так же как вы мне. Вы — и американская разведка. А я — само простодушие.— Мне кажется, это требует пояснения, миссис де Фрис.— Конечно, и вы его получите. Вы отправляетесь с секретным заданием необычайно талантливого агента, свободно владеющего пятью или шестью языками, и храните его пребывание в Европе в такой тайне, что он остается без всякого прикрытия. У него нет куратора, и значит, никто не несет за него ответственности, никто ничего не может ему посоветовать.— Гарри всегда имел право выйти из игры, — возразил Лэтем. — Он разъезжал по всей Европе и по Ближнему Востоку. Он мог в любой момент позвонить в Вашингтон и сказать: «Все. Больше не могу». Он был бы не первым глубоко засекреченным агентом, вышедшим из игры. ...— В таком случае вы не знаете собственного брата.— Что вы хотите этим сказать? Черт побери, я же рос с ним.— Профессионально?— Нет, не в этом смысле. Мы работаем в разных подразделениях.— Тогда вы понятия не имеете, что это за гончая.— Гончая?..— Он такой же фанатик-преследователь, как и те, кого он преследует.— Он не любил нацистов. А кто их любит?— Не в этом дело, мсье. Когда Гарри был куратором, активисты в Восточной Германии, оплачиваемые американцами, поставляли ему информацию, на основе которой он давал поручения своим агентам, таким, как мой муж. Впоследствии же ваш брат не имел такого преимущества. Он остался совсем один.— Это было предусмотрено характером операции — полная изоляция. Он не мог оставить ни малейшего следа — даже я не знал его конспиративного имени, так в чем же проблема?— У Гарри здесь не было людей, а у его врагов были свои люди в Вашингтоне. -— Что вы, черт подери, несете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35