Поскольку она понимала, что радость, которую Юити один, казалось, испытывает от этой сгущающейся ночи, его безмятежное самодовольство, особенное удовольствие, которое он получает от ничегонеделания, основывались целиком и полностью на уверенности в том, что он находится рядом с ней, окруженный её заботой.
Через некоторое время Юити стал зевать. Потом он сказал через силу:
– Мы скоро пойдем спать? У меня глаза слипаются.
Но госпожа Кабураги, которой тоже следовало бы хотеть спать, принялась болтать без умолку, когда они пришли в комнату.' Эта болтовня была ей неподконтрольна. Даже когда они положили головы на подушки своих кроватей и выключили лампу, которая стояла на маленьком столике между ними, она продолжала свой лихорадочно-веселый монолог. Темы были невинные, безобидные, расслабляющие. Ответы Юити доносились из темноты через длинные интервалы. В конце концов он замолчал. Здоровый сон занял место слов. Госпожа Кабураги тоже перестала болтать. Больше чем полчаса она прислушивалась к ровному дыханию юноши. Глаза её были широко открыты, спать она не могла. Она зажгла лампу. Взяла книгу с ночного столика. Затем вздрогнула от шороха простыней и взглянула на соседнюю кровать.
По правде говоря, до этого времени госпожа Кабураги находилась в состоянии ожидания. Она устала ждать, была разочарована ожиданием, а затем, хотя ясно понимала, что ждать больше нечего, все-таки чего-то ждала. Однако Юити, который обрел единственного человека в мире, с которым мог расслабиться, единственную женщину, которая хотела лишь говорить с ним, с величайшим доверием радостно вытянул усталое тело и заснул. Он заворочался. Хотя он спал обнаженным, ему стало слишком жарко, и он откинул одеяло. Круг света у его головы, освещая лицо, отбрасывал глубокие тени под глазами, а его едва прикрытая поднимающаяся и опадающая грудная клетка имела сходство с бюстом, выгравированным на древней монете.
Сопротивляться своим чувствам у госпожи Кабураги больше не было сил, и она переключилась с предмета грез на цель своих грез. Этот лёгкий сдвиг видения, это пересаживание в мечтах с одного стула на другой, это неосознанное изменение в отношении заставило её прекратить ожидание. Она потянулась к другой кровати, словно змея, извивающаяся в ручье. Её руки дрожали, поддерживая наклонившееся тело. Её губы были прямо напротив лица спящего юноши. Она закрыла глаза. Видеть она могла губами.
Сон Эндимиона был глубоким. Молодой человек не знал, кто закрывает от света его лицо, и не осознавал, какая лихорадочная бессонная ночь сгущалась вокруг него. Он не чувствовал пряди волос, легко коснувшейся его щёки. Он только слегка приоткрыл губы, обнажив блестящие зубы.
Госпожа Кабураги открыла глаза. Их губы еще не соприкоснулись. Только теперь она поняла, что должна решиться на героическое самоотречение: «Если наши губы соприкоснутся, в этот момент нечто упорхнет на крыльях, чтобы никогда больше не вернуться. Если я хочу сохранить между собой и этим юношей что-то похожее на музыку, которая никогда не кончается, я не должна шевелить и пальцем. День и ночь я должна сдерживать дыхание, осторожно, чтобы не потревожить и пылинку между нами…» Она взяла себя в руки и вернулась в свою постель, прижалась щекой к теплой подушке и пристально посмотрела на тело Юити, похожее на барельеф в круге золотого света. Она выключила лампу. Видение осталось. Она отвернулась лицом к стене. Близился рассвет, когда она, наконец, заснула.
Это суровое, героическое испытание увенчалось успехом. На следующий день госпожа Кабураги проснулась с ясной головой. В глазах, которыми она смотрела на лицо Юити, глубоко погруженного в утренний сои, была вновь обретенная решимость. Она переосмыслила свои чувства. Госпожа Кабураги взяла свою белую смятую подушку и игриво бросила её в лицо Юити.
– Просыпайся! День прекрасный. Весь день проспишь!
Этот день позднего лета оказался гораздо приятнее, чем предыдущий, полный обещаний стать днем, который запомнится навсегда. После завтрака они упаковали еду и питье, наняли машину и отправились осматривать достопримечательности вокруг дальней оконечности полуострова Сима. Они вернутся в отель на лодке, отходящей с пляжа, где купались вчера. Из деревни Угата рядом с гостиницей они шли по ровной местности. Из земли то тут, то там пробивались виргинские сосны, тутовые деревца и тигровые лилии. В конце концов они добрались до порта Накири. От вида с мыса Дайо, над которым возвышалась гигантская сосна, у них перехватило дыхание. Они видели белые одежды ама за работой, по виду напоминающие белые бескозырки, разбросанные по морю. На мысе к северу от Аиори виднелся маяк, стоящий словно высокий кусок мела, и дым от костров ныряльщиц за жемчугом, поднимающийся на пляжах мыса Ои. Старуха, которая была у них экскурсоводом, курила самодельную сигарету из нарезанного табака, завернутого в лист камелии. Её пальцы, желтые от старости и никотина, дрожали, когда она показывала на туманный мыс Куни вдалеке. Туда когда-то приезжала императрица Дзито, совершая прогулку на лодках с многочисленными придворными дамами, и продержала там свой двор в течение семи дней.
Слушать эти бесполезные сведения о древних путешествиях было утомительно. Они вернулись в гостиницу за час до того времени, когда Юити нужно было уезжать. Госпожа Кабураги, которая не могла добраться до Киото этим вечером из-за отсутствия транспорта, оставалась, планируя уехать следующим утром. Приблизительно в то время, когда началось вечернее затишье, Юити уехал. Госпожа Кабураги проводила его до трамвайной остановки сразу за гостиницей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148