После того как он прочел его, он перечитал важные абзацы. Кровь прилила к его лицу. Время от времени у него непроизвольно дрожала рука.
В первую очередь – и к большому своему огорчению – Юити был тронут собственной чувствительностью. Он понял, как мало воли было в его чувствах. Сердце громко стучало, словно сердце больного, поправляющегося от серьезной болезни: «Я могу чувствовать!»
Юити прижал письмо к разгоряченному лицу. В этом припадке сумасшествия он находил исступленный восторг. Пьянее, чем если бы он пил сакэ, он был пьян от упоения. В то же время он ощутил, что внутри него заговорило чувство, которого он до сих пор в себе не замечал. Он уподобился философу, который, прежде чем написать трактат, с удовольствием курит сигарету; он смаковал, намеренно откладывая открытие этого чувства.
На его письменном столе стояли часы, оставшиеся от отца. Он напряг слух, чтобы услышать перекличку ударов своего сердца и тиканья часов. У него была дурная привычка смотреть на эти часы, когда он сталкивался с новым чувством. Он ждал, как долго оно продлится, и не важно, сколь радостно было это ощущение, – когда оно уходило, до того, как пройдет пять минут, он чувствовал странное облегчение.
Юити в ужасе закрыл глаза. Лицо госпожи Кабураги стояло перед ним. Это было поистине ясное видение, каждая линия словно выгравирована на металле: глаза, нос, губы – каждая черточка была отчетливой. Разве он не тот самый Юити, который в поезде с Ясуко, когда они совершали свадебное путешествие, не мог нарисовать её лицо в уме? Ясность его воспоминания по большей части была вызвана желанием, просыпающимся в нём. Лицо госпожи Кабураги, каким оно всплывало в его памяти, было поистине красивым. Он признался себе, что никогда в жизни не видел такой красивой женщины.
Его глаза широко открылись. Позднее послеобеденное солнце освещало камелию в буйстве цветения в саду. Этому чувству, которое он намеренно обнаружил так поздно, Юити, целиком и полностью контролируя себя, дал имя. Так как одних только мыслей было недостаточно, он прошептал: «Я люблю её. Это, по крайней мере, не вызывает сомнений».
Определенные чувства оказываются фальшивыми, как только их облекают в слова. Юити знал это по горькому опыту. Он подвергал своё новое чувство сомнениям.
«Я люблю её. Я не могу поверить, что это неправда. Изо всех своих сил я не могу отрицать это чувство. Я влюблен в женщину».
Юити не пытался анализировать свои эмоции. Он восхищенно принимал воображение за желание, память за надежду. Радость сводила его с ума. Он собирался взять свою «склонность к анализу», свою «совесть», свою «навязчивую идею», свою «судьбу», своё «внутреннее понимание истины», сложить их вместе, проклясть и похоронить. Конечно, это то, что мы обычно называем симптомами болезни модернизма.
Случайно ли было, что посреди такой бури эмоций Юити вспомнил имя Сунсукэ?
«Вот оно! Я должен увидеться с господином Хиноки немедленно. Этот старик как раз тот человек, кому я могу поведать радость моей любви. Почему? Потому что, если я сделаю это признание ему неожиданно, он благожелательно отнесется к моей радости, и в то же время старик получит то ужасное отмщение, которое он так дьявольски спланировал».
Юити поспешил в коридор к телефону. По пути он встретился с Ясуко, выходящей из кухни.
– Что за спешка? У тебя определенно счастливый вид, – заявила она.
– Откуда ты знаешь? – спросил Юити в наилучшем расположении духа с жестоким великодушием, которое он никогда не проявлял прежде. Он любит госпожу Кабураги и не любит Ясуко! Его чувства вряд ли могли быть более естественными или более искренними.
Сунсукэ был дома. Они договорились встретиться в чайной «У Руди».
Юити ждал трамвая, держа руки в карманах пальто, словно вор-карманник, внимательный, выжидающий своего часа, и пинал камешки, переминаясь с ноги на ногу. Он пронзительно, но весело свистнул вслед велосипедисту, который пронесся на большой скорости мимо.
Медленный ход и покачивание из стороны в сторону старомодного трамвая вполне соответствовали настроению этого мечтательного пассажира. Юити прислонился к окну, так он мог смотреть на ряды домов, темнеющих в начале весны, и мечтать.
Он чувствовал, что его воображение быстро вращается, словно волчок. Если волчок перестанет крутиться, он упадёт. Нельзя ли протянуть руку и подстегнуть его слабеющее вращение, пока он еще крутится? Когда вращающая его сила исчерпает себя, это будет конец, не так ли? Таким образом, его одолевали дурные предчувствия по поводу его единственной причины для радости.
«Теперь, когда я думаю об этом, определенно я любил госпожу Кабураги с самого начала, – размышлял он. – Если так, почему я избегал её тогда в отеле «Ракуё»?» Этого воспоминания хватило, чтобы по позвоночнику у него побежали холодные мурашки. «Конечно же во всем виноват страх, трусость», – объяснял себе Юити. Он сбежал от госпожи Кабураги в отеле «Ракуё» только из-за трусости. Сунсукэ еще не пришёл в чайную «У Руди». Никогда Юити не ждал Сунсукэ с таким нетерпением. Он без конца трогал письмо во внутреннем кармане. Юити прикасался к нему как к священному амулету, он чувствовал, что, когда придет Сунсукэ, его страсть ничуть не ослабеет. Было что-то величественное в том, как Сунсукэ распахнул дверь, – по-видимому, каким-то образом сказалось нетерпение Юити. На нём был плащ с капюшоном без рукавов, надетый поверх кимоно. Юити с удивлением увидел, что Сунсукэ обменивается поклонами с мальчиками за столиками то тут, то там, прежде чем запять стул подле него. Среди присутствующих этим вечером не было ни одного мальчика, которого Сунсукэ не угостил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148