Это было так похоже на поиски в толстенном словаре места, где лежит под гнётом позабытый засушенный цветок.
Наконец он нашел пробел: «В следующую пятницу в девять. Больше некогда. Встреча, условленная на этот день, отложена. Надеюсь, вы сможете». И все-таки этот очень деловой человек нашел время, чтобы оставить свой автомобиль на углу, не доезжая квартала, чтобы незаметно пробраться в заведение «У Руди». Сунсукэ согласился. Кавада неожиданно добавил вопросительно:
– Как насчет «Куроханэ» на Имаитё? У них кухня Такадзе. Конечно же ваш племянник тоже приглашен. Вы не возражаете?
– Да, – неопределенно буркнул Сунсукэ. – Я сделаю предварительный заказ на три персоны. Я тебе позвоню, чтобы напомнить.
Кавада взглянул на часы, словно куда-то торопился.
– О, извините меня. Мне бы хотелось остаться здесь и поболтать, но не могу. С нетерпением буду ждать следующей встречи.
Большая шишка отбыла довольно неспешно, но впечатление, которое Кавада произвел на них двоих, быстро пропало.
Сунсукэ, явно не в духе, ничего не сказал. Он почувствовал, будто в одно мгновение Юити оскорбили у него на глазах. Он поговорил о карьере Кавады без всякой на то просьбы со стороны Юити, затем, зашуршав плащом, поднялся.
– Куда вы, сэнсэй?
Сунсукэ хотелось побыть в одиночестве. Кроме того, ему нужно быть на банкете членов академии через час.
– У меня встреча. Вот почему я и выбрался из дома. Приходи ко мне около пяти в следующую пятницу, Кавада наверняка пошлет за нами машину ко мне домой.
Юити увидел, что Сунсукэ протягивает ему руку из своего обширного плаща. Эта истощенная рука с выступающими венами, протянутая из укрытия тяжелой ткани, была полна унижения. Если бы Юити был чуть более раздраженным, он с легкостью мог бы не заметить этой жалкой руки. Однако он её пожал. Рука дрожала совсем немного.
– Ну, саснара .
– Большое спасибо, сэнсэй, за сегодня.
– Спасибо? Меня не за что благодарить.
Когда Сунсукэ удалился, юноша позвонил Нобутаке Кабураги узнать, свободен ли тот.
– Что? Ты получил от неё письмо? – спросил он с восходящей интонацией в голосе. – Нет, не приходи. Давай встретимся. Ты уже ужинал? – И он назвал ресторан.
Пока они ждали, когда подадут еду, Нобутака жадно читал письмо жены. Когда подали суп, он еще не закончил. К тому времени разбухшие макаронные изделия в форме неразличимых иероглифов осели на дне чашки.
Нобутака не смотрел на Юити. Он смотрел в другую сторону и хлебал свой суп. Юити наблюдал с чуть преувеличенным любопытством за этим несчастным человеком, который хотел сочувствия, но которому не к кому было обратиться.
– Бедняжка. – Нобутака говорил сам с собой, откладывая ложку. – Бедняжка… ни одна женщина не была столь несчастной…
Была причина, по которой привычка Нобутаки преувеличивать свои чувства теперь действовала на Юити раздражающе. Это Юити нёс моральную ответственность за госпожу Кабураги.
Нобутака повторял снова и снова:
– Бедная женщина. Бедная женщина.
Затем, воспользовавшись женой как предлогом, он попытался вызвать сочувствие и к себе. Но выражение лица Юити не изменилось, и Нобутака в конце концов потерял терпение и сказал:
– Это я был безнравственным все время. Никто не виноват.
– Неужели?
– Ю-тян, как ты можешь быть таким жестоким? Да, будь со мной холоден. Но моя жена, которая совсем ни в чем не виновата…
– Я тоже не виноват.
Князь аккуратно выбирал маленькие косточки из рыбы на своей тарелке и складывал их на край. Он ничего не ответил. Через некоторое время он сказал, почти рыдая:
– Ты прав. Я человек конченый.
Этого Юити не мог вынести. Этот толстокожий пожилой гомосексуалист был на удивление лишен искренности. Неподобающее поведение, которое он сейчас демонстрировал, было в десять раз хуже, чем откровенная непристойность. Он пытался придать происходящему благопристойный вид.
Юити оглянулся вокруг и стал рассматривать других обедающих. Очень чопорная молодая американская пара ела свой обед, сидя друг против друга. Говорили они мало. Они почти совсем не улыбались. Женщина тихонько чихнула и, поспешно прикрыв свой рот, сказала:
– Извините.
В другом месте группа японцев, видимо родственники, которые пришли с заупокойной службы, сидела за большим круглым столом. Они злословили о покойном и громко смеялись. Женщина около пятидесяти, по-видимому вдова, одетая в серо-голубой траурный наряд с кольцами на каждом пальце, говорила пронзительным голосом:
– Мой муж купил мне всего семь бриллиантовых колец. Я продала четыре из них без его ведома и заменила бриллианты стекляшками. Когда началась война и стали призывать жертвовать драгоценности, я солгала и сказала, что отдала те четыре, что продала. Я сохранила настоящие три в качестве своей доли. Вот они. – Она вытянула руку, чтобы все их могли увидеть. – Муж поздравил меня с тем, что я не сообщила о них правительству! «Твоя бесчестность изумляет меня!» – сказал он.
– Ха-ха! Единственным, кто был в неведении, оказался твой муж.
Столик, за которым сидели Юити и Нобутака, казался обособленным от остальных. Металлические украшения – напольная ваза, ножи и ложки – блестели холодным блеском. Юити подозревал, что неприязнь, которую он чувствовал к Нобутаке, по-видимому, возникла из-за того, что они оба были членами особого гомосексуального братства.
– Ты поедешь со мной в Киото? – резко спросил Нобутака.
– Зачем?
– Зачем? Ты единственный, кто может привезти её назад.
– Вы меня используете?
– Использую тебя? – Болезненная улыбка приподняла уголки губ Поупа. – Не будь таким суровым, Ю-тян.
– Ничего не получится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148