Как жалко и ничтожно кажется теперь все остальное!
Он на минуту умолк. Не думал ли он? Нет, он, по-видимому, прислушивался, между тем в комнате не было слышно ни звука. Стелла испуганно встрепенулась, увидя, что он прислушивается. На ее лице выразился страх, но не удивление.
— Разве то все еще мучает вас? — спросила она.
— Нет, — сказал он, — с тех пор, как оставил Рим, я никогда не слыхал этого ясно. Оно становилось с того времени все слабее и слабее. Теперь это уже не голос, а чуть слышный шепот: мое покаяние принято, мое разрешение приближается. — Винтерфильд?
Стелла указала на меня.
— Да, я сейчас говорил о Риме. Что мне напомнил Рим? — Он медленно восстановил свои воспоминания.
— Передайте Винтерфильду, — прошептал он Стелле, — что сказал нунций, когда узнал, что я умираю. Великий человек пересчитал все должности, которые я мог бы занять, если б остался в живых. С занимаемого мною здесь места при посольстве…
— Позвольте мне рассказать, — ласково прервала она, — и сберегите ваши силы для лучшей цели.
— С вашего места при посольстве вас бы возвели в высшую степень — вице-легата. После мудрого исполнения этих обязанностей удостаиваются звания члена конклава. После остается занять последнюю, высшую ступень — получить сан князя церкви.
— Все суета! — сказал умирающий Ромейн. Он взглянул на свою жену и ребенка. — Истинное счастье ожидало меня здесь, и я узнаю это только теперь. Слишком поздно, слишком поздно!
Он откинул голову на подушку и закрыл свои утомленные глаза. Мы подумали, что он хочет заснуть.
Стелла попыталась взять от него мальчика.
— Нет, — прошептал он, — пусть мои глаза отдохнут, чтобы снова смотреть на него.
Мы ждали. Ребенок смотрел на меня с детским любопытством. Мать стала на колени возле него и прошептала ему что-то на ухо.
Веселая улыбка разлилась по его лицу, его ясные карие глазки заблестели, он повторил забытый урок прежнего времени и снова назвал меня дядя Бер.
Ромейн прислушивался. Его отяжелевшие веки снова открылись.
— Нет, — сказал он, — не дядя, он тебе ближе и дороже. Стелла, дайте мне вашу руку!
Продолжая стоять на коленях, она повиновалась ему. Он медленно приподнялся в своем кресле.
— Возьмите ее руку, — сказал он мне.
Я также стал на колени. Ее холодная рука лежала в моей.
После долгого молчания он обратился ко мне:
— Бернард Винтерфильд, — сказал он, — любите их и помогайте им, когда я умру.
Он положил свою слабую руку на наши соединенные вместе руки.
— Да хранит и да благословит вас Господь! — прошептал он. — Поцелуйте меня, Стелла!
Больше я ничего не помню. Как мужчина, я должен был бы подать пример и должен был бы сохранить самообладание, но это невозможно было сделать. Я отвернулся от них и разразился рыданиями.
Проходили минуты. Много или мало времени протекло, я не знал.
Легкий стук в дверь привел меня в себя. Я отер бессильные слезы. Стелла отошла в дальний угол комнаты. Она села перед огнем с ребенком на руках. И я перешел в ту же часть комнаты и поместился довольно далеко, чтобы не мешать им.
Вошли два незнакомца и сели по обе стороны кресла Ромейна. Он по-видимому с неудовольствием узнал их. По тому, как они рассматривали его, я заключил, что это доктора. После тихого совещания один из них удалился.
Он возвратился почти немедленно в сопровождении седого господина, которого я видел во время путешествия в Париж, и отца Бенвеля.
Зоркие глаза иезуита тотчас заметили наше присутствие в комнате. Я увидел на его лице подозрительность и удивление. Но он оправился так быстро, что я не мог сказать это с полной уверенностью. Он поклонился Стелле, она не ответила на поклон и сделала вид, что никогда не видала его.
Один из докторов был англичанин. Он сказал отцу Бенвелю:
— Если у вас есть дело к мистеру Ромейну, то мы предлагаем вам приступить к нему без замедления. Не удалиться ли нам?
— Конечно, нет, — ответил отец Бенвель. — Чем больше будет присутствовать свидетелей, тем для меня лучше.
Он обернулся к своему спутнику:
— Пусть поверенный мистера Ромейна изложит наше дело.
Седой господин выступил вперед.
— В состоянии ли вы выслушать, сэр? — спросил он.
Ромейн, откинувшись в своем кресле, по-видимому, вовсе не интересовался происходившим, но слышал и отвечал. Слабые звуки его голоса не достигали другого конца комнаты, где я находился. Поверенный удовлетворился и предложил присутствующим докторам формальный вопрос: вполне ли владеет мистер Ромейн своими умственными способностями?
Оба доктора ответили без всякого колебания утвердительно.
Отец Бенвель подтвердил их заявление.
— Несмотря на болезнь мистера Ромейна, — сказал он твердо, — его ум так же ясен, как и мой.
Пока происходило все это, ребенок с обычной в его возрасте резвостью соскользнул с колен матери. Он подбежал к камину и остановился, пораженный ярким пламенем горевших дров. В одном углу низенькой каминной решетки лежала маленькая связка лучинок на случай, если понадобится разжечь огонь. Увидев связку, мальчуган схватил одну лучинку и бросил ее для опыта в камин. Блеск пламени, когда лучинка загорелась, забавлял его. Он принялся сжигать лучинку за лучинкой. За новой забавой он притих, мать его довольствовалась надзором над ним.
Между тем поверенный в кратких словах излагал свое дело.
— Вы помните, мистер Ромейн, что ваше завещание было положено на сохранение в нашем бюро, — начал он. — Отец Бенвель был у нас и представил распоряжение, подписанное вами и уполномочивающее его переправить завещание из Лондона в Париж, с целью получить вашу подпись под припиской, что является необходимым прибавлением для обеспечения действительности этого завещания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101