— Могу я их узнать?
Отец Бенвель встал и подошел к камину. Есть много способов встать и подойти к камину, и все они выражаются обычным взглядом и манерою. Мы можем озябнуть и пожелать погреться, или можем почувствовать непреодолимое желание переменить место, или, скромно сконфузившись, пожелаем скрыть свое смущение. Отец Бенвель с головы до ног изображал скромное смущение и вежливое старание его скрыть.
— Добрый друг мой, — сказал он, — я боюсь оскорбить ваши чувства.
Ромейн был искренним новообращенным, но в нем еще остались инстинкты, заставлявшие его сердиться за это выражение внимания даже со стороны человека, которого он уважал и боготворил.
— Вы оскорбите мои чувства, — проговорил он довольно резко, — если не будете откровенны со мною.
— В таком случае, я буду с вами откровенен, — ответил отец Бенвель. — Церковь через меня, своего недостойного толкователя, испытывает некоторую неловкость, обсуждая с вами денежный вопрос.
— Почему?
Отец Бенвель, не отвечая тотчас, отошел от камина, открыл ящик и вынул оттуда плоскую шкатулку красного дерева. Его любезная фамильярность перешла каким-то таинственным образом в формальность, исполненную достоинства: священник возобладал над человеком.
— Церковь, мистер Ромейн, не решается принять, как благодеяние, деньги, собираемые с ее собственности, самопроизвольно отнятой у нее и отданной мирянину. Нет! — закричал он, перебивая Ромейна, тотчас понявшего намек на Венжское аббатство. — Нет! Прошу вас, выслушайте меня. По вашей собственной просьбе я изложу вам дело полнее. В то же время я должен сообщить вам, что несколько столетий санкционировался законом умышленный грабеж Генриха Восьмого. Вы законно наследовали аббатство Венж от ваших предков, церковь не так безрассудна, чтоб предъявлять чисто нравственные права против законов страны, она чувствует грабеж, но покоряется.
Он отпер шкатулку красного дерева и незаметно отбросил свое достоинство: человек возобладал над священником.
— Как владельцу Венжа, вам будет, вероятно, интересно взглянуть на маленькую историческую редкость, сохраненную нами: вот подлинные документы, любезный Ромейн, по которым монахи владели вашим поместьем в свое время. Выпейте еще вина.
Ромейн взглянул на подлинные документы и отложил их, не читая.
Отец Бенвель затронул в нем гордость, чувство справедливости и необузданной, беспредельной щедрости. Он, всегда презиравший деньги, кроме тех случаев, когда они выполняли свое назначение как средство к достижению гуманных и благородных целей, он владел собственностью, на которую не имел нравственного права и с которой его не связывали никакие воспоминания.
— Надеюсь, я не оскорбил вас? — спросил отец Бенвель.
— Вы пристыдили меня, — ответил смущенный Ромейн. — В тот день, когда я принял католическую веру, мне следовало вспомнить о Венже. Лучше поздно, чем никогда. Я отрицаю покровительство закона и уважаю нравственное право церкви. Я сейчас же возвращу имение, несправедливо захваченное мною.
Отец Бенвель взял обе руки Ромейна и горячо их пожал.
— Я горжусь вами! — воскликнул он. — Мы все будем гордиться вами, когда я напишу в Рим о том, что между нами произошло. Но нет, Ромейн! Этого не должно быть! Я восхищаюсь вами, я сочувствую вам, но я отказываюсь. От имени церкви я отказываюсь от приношения.
— Подождите, отец Бенвель! Вы не знаете положения моих дел. Я не заслуживаю вашего восхищения. Потеря Венжа, во всяком случае, не будет для меня чувствительна. Я получил наследство от моей тетки, и мой доход из этого источника гораздо больше, чем с моего йоркширского поместья.
— Ромейн, этого не должно быть!
— Извините — должно быть. У меня без Венжа денег больше, чем мне нужно тратить, да, кроме того, с этим домом у меня связаны тягостные воспоминания, которые побуждают меня никогда более не возвращаться в него.
Даже это признание не тронуло отца Бенвеля. Он упорно скрестил руки и настойчиво, топнув ногой, сказал:
— Нет! Как бы вы ни были великодушны, ответом моим остается нет!
Со своей стороны Ромейн сделался еще решительнее.
— Это имение — моя полная собственность, — настаивал он. — Близких родственников у меня нет, детей я не имею. Жена моя уже обеспечена: после моей смерти ей перейдет состояние, оставленное мне теткой. Это просто упрямство с вашей стороны — простите меня, что так говорю, — настаивать на отказе.
— Это моя обязанность, Ромейн. Если я соглашусь, то подам повод подвергнуть духовенство самым гнусным нареканиям. Я получу заслуженный выговор, а предложенная вами дарственная запись будет разорвана без малейшего колебания. Если вы уважаете меня, прекратим этот разговор.
Ромейн отказывался соглашаться даже с этим неопровержимым доводом.
— Очень хорошо, — сказал он, — но один документ вы не можете разорвать. Вы не можете помешать мне сделать завещание, я откажу Венж церкви, а вас назначу одним из душеприказчиков, вы не можете воспротивиться этому.
Даже суровый отец Бенвель не мог более придумать достойного возражения. Он мог только грустно и покорно просить тотчас же переменить разговор.
— Довольно, дорогой Ромейн, вы огорчаете меня! О чем мы говорили, прежде чем перешли к этой неприятной теме?
Налив вина, он предложил еще бисквитов. Он действительно и даже очень заметно был взволнован одержанной победой.
Отказавшись от дарственной записи при жизни Ромейна из боязни, что это приведет к публичному скандалу, он приобрел Венжское поместье для церкви более надежным путем наследия, что было — особенно за неимением наследника — неопровержимым доказательством преданности завещателя католической вере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101