Совсем неграмотный… Видит же - кольцо в ухе, значит, настоящий тьянский масон, введенный в храм и достойный носить оружие. То есть - мужчина по тьянским понятиям, только пока неженатый. - Я в школу меча хожу.
- Какой шаг? - на тьянгуше сухо осведомилась та, с косой.
- Второй, - мужчине стыдно врать о воинском деле.
- Тот, кого звали Габар-и-так-далее, скоро будет в розыске, - не дожидаясь ответа, продолжил Фанк. - Теперь ты, - он сверился с мятым куском принтерной бумаги, - Габар ми-Дибар ди-Гарго Бейра-Галлек, круглый сирота. Союз Невидимок постарался для тебя; документы пришлют чуть позже.
- В долгу не останусь, слово мужчины, - гордо процедил Габар. - Отработаю. Сколько?
- Нисколько, - сказала та, которую назвали Чарой. - Ты нам помог, а мы - тебе. Девочки, вам ясно? Он теперь - ваш друг.
- Чара, дорогая… - вскинул на нее глаза Фанк, но Чара ласково подергала его за ухо:
- И слушать тебя не хочу. Он принес весточку о Дымке - пусть даже самую печальную - но он был с ней в последние минуты, и ради ее памяти я позабочусь о нем.
- Очень спасибо, - коротко, торопливо и неловко поклонился Габар, вставая, - а может, не надо? У меня есть семья; они будут волноваться и потом… однажды меня перестанут искать, да?
- Видишь ли, мужчина, - поднимаясь, Фанк гибко потянулся, совсем как человек, - срок давности по розыску в уголовных делах - двадцать пять лет, а в делах государственной важности - даже не знаю, СКОЛЬКО, - подчеркнул он, быстрыми движениями тонируя лицо. - Ты не сможешь вернуться к своим. Тебе выгоднее быть пропавшим без вести. Государство ничего не забывает и никого не прощает; уж такое оно - государство. На твоем месте я бы рассчитывал на худшее - твой портрет уже может быть в оперативной сети полиции, потом шерстинки - ты ведь линяешь…
У Габара внутри постепенно пустело - как в ванне, когда открывают слив. Навсегда? Никогда?.. Аййййяаа… Ну почему так, а?
- Габар, - осторожно коснувшись, Лилик спасла его от погружения в безмолвное отчаянье, - а ты не хочешь переодеться и вымыться? Я бы могла тебе помочь. Я умею. Я мыла хозяев.
- Займись, дочка, - одобрила Чара, - заодно и познакомитесь.

F60.5 ровным размеренным шагом прошел по коридору, остановился перед одной из стандартных дверей и, достав электронный ключ, вложил его в прорезь замка. Он спокойно и неподвижно постоял положенные пять секунд, пока происходило считывание шифра и опознание входящего. Дверь бесшумно сдвинулась в сторону, и F60.5 вошел в темный проем. Вошел в свою квартиру. Он осторожно поставил сумку на пол и, уже в полной темноте - умная дверь, пропустив его, тотчас скользнула на место - знакомым движением протянул руку и взял с полки пульт дистанционного управления. Свет. Кухонный комбайн. Телевизор.F60.5 снял верхнюю одежду, сменил обувь и поспешил в озаренную свечением экрана маленькую комнату, закрытую полупрозрачной дверью-ширмой. Он немного запоздал к ужину - было много работы - и теперь спешил извиниться перед своим семейством.
Он открыл дверь и виновато задержался на пороге, стараясь ненавязчиво полюбоваться тихой идиллией, царящей в комнате. Сэлджин, полуобняв девочек, смотрела телевизор.
Но у Сэлджин был отличный, острый слух - едва заслышав его шаги, она повернула голову и встретила F60.5 едва заметной печальной улыбкой.
- Здравствуй, - сказала Сэлджин, не меняя позы, очень тихо, но с тайным укором.
- Я ждала тебя…
Голос звучал почти неслышно, но F60.5 с каким-то томительным чувством вины вслушивался в каждый звук. Он ощущал себя в полной безопасности здесь, в своем доме, где его ждет чудесная и преданная Сэлджин. Ей еще сложнее, чем ему - она никогда не может выйти на улицу, она скрывается, ее преследуют, она вынуждена проводить все время одна, запертая в четырех стенах его квартиры. Навечно. Навсегда. Она может только смотреть телевизор и играть с девочками. Но девочки - куклы. Бедной Сэлджин не с кем перемолвиться словом, и она молчит целыми днями, пока не явится он. Только с ним она может спокойно поговорить.
F60.5 ощутил мгновенное напряжение в мышцах гортани, язык и скулы словно свело легкой судорогой. Он улыбнулся, чтобы снять скованность. «Почаще улыбайся, - говорил ему психиатр. - Человек не может испытывать одновременно два чувства - радость и тревогу. Поэтому почаще улыбайся, как только исчезнет страх, слова польются сами собой, легко и свободно…». Вот - задрожала какая-то струна в гортани, вот - обрел мягкость и пластичность язык, и губы чуть приоткрылись; плотно стиснутые зубы - эти стражи языка - разжались, и на выдохе, с потоком воздуха из легких вырвались слова - первые слова F60.5 за весь нынешний день:
- Здравствуй, Сэлджин.
Сэлджин улыбалась, она не сердилась на него, она никогда не сердилась. Ее дивная фигура, ее совершенные руки, ее пышные волосы и ее утонченное лицо дополнялись ее золотым характером, на ее лице всегда была добрая улыбка, она говорила бархатным голосом и НИКОГДА - это было самое главное - не кричала. Она ни разу даже не повысила голоса, не говоря уже о том, чтобы злиться и иронизировать. Она все делала бесшумно. Только с ней F60.5 мог говорить естественно и просто, как со старым приятелем. Он был рад снова видеть ее, она ни в чем и никогда его не упрекала, а он был абсолютно уверен в ней, в ее доброте, ее нежной улыбке, в ее тихом голосе - что он никогда не изменится, и что Сэлджин всегда будет такой же милой и приветливой, как и те десять лет, что она прожила у него, ни разу не выйдя за порог.
- Бедная принцесса… - голос F60.5 звучал еще глухо, с хрипотцой, а горло продолжало вибрировать, зубы стягивала немота, но все это таяло, исчезало под долгим взглядом Сэлджин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124