За это время я успел окинуть взглядом обстановку жилища. Больше всего оно напоминало одну из «памятных комнат» во дворце королевы Истины – помещение, где хранятся вещи, представляющие слишком большую историческую ценность для того, чтобы их выбросить, но слишком давно вышедшие из моды для того, чтобы ими пользоваться. Прекрасным примером служил обеденный стол, на крышке которого была изображена лакированная репродукция троянской картины двухсотлетней давности – королева Мудрость, выходящая из моря после совместной рыбной ловли с первым посланником Лиги Наций. Эта картина столь же знаменита среди мандазаров, как и «Мона Лиза» среди людей, и потому давно уже стала банальностью, которую никому не хотелось бы иметь в своем доме.
По крайней мере, так считалось на Трояне. На Целестин могло быть иначе. Возможно, улей купил стол ради шутки, так же как подростки порой любят коллекционировать разные сокровища; но не исключено, что они просто не знали, что изображение королевы давно уже вышло из моды. Скорее всего, картина представляла для них особую ценность, связывая их с потерянной навсегда родной планетой.
То же самое можно было сказать и о других безделушках – дешевом зонтике с континента королевы Чести; паре острых железных наконечников, надевавшихся на клешни воина, которыми на Трояне никто не пользовался с доиндустриальных времен; небольшом куске ткани с вышитыми на нем словами на одном из древних иероглифических языков. Я не знал, какой именно это язык, с какого континента или как давно эти иероглифы были вытеснены намного более удобным алфавитом.
Представители знати из дворца королевы Истины пренебрежительно дернули бы вибриссами при виде подобной свалки собранных вместе реликвий, никак не сочетавшихся друг с другом – все они относились к разным временам и регионам. Но настоящими древностями они не были. Каждая из безделушек выглядела новехонькой, словно на Целестии имелась сотня фабрик по производству копий троянских древностей, изображения которых можно было найти за пределами планеты.
Мне стало жаль этих бедняг, которые были готовы купить что угодно, хоть как-то напоминавшее им о родной планете. Они были так одиноки. И тосковали по дому.
Впрочем, мандазары вызывали и уважение – за то, что сохраняли связь с планетой, которую едва помнили. Большой красный Зилипулл никогда не слышал слова «найзо», несмотря на то что оно было известно уже много столетий, но знал более длинную фразу-оригинал, наследие придумавших ее средневековых воинов.
Чем больше я об этом думал, тем больше понимал, что на самом деле происходит: здешние мандазары были не просто двадцатилетними подростками, они оставались детьми. Независимо от того, насколько повзрослели их тела, их дом напоминал убежище в ветвях дерева, забитое драгоценностями, найденными на свалке или купленными за гроши. В их поведении не было ничего трогательного, даже благородного – они просто вели себя как дети, подражавшие взрослым.
Но даже при всем при этом стол с королевой Мудростью выглядел крайне вульгарно.

***
Советница моргнула и несколько раз дернула вибриссами, стряхивая воду, которую я брызгал ей на морду, оатем она села и с ужасом уставилась на меня.
– От тебя пахнет…
Она не договорила. Зилипулл пробормотал: «Вонючий хуман», рабочие же столпились вокруг, желая удостовериться, что с Советницей все в порядке. Они вели себя в точности так, как обеспокоенные мандазарские мамаши: гладили Советницу по щекам, проверяя, нет ли у нее лихорадки, исследовали цвет кончиков ее пальцев, обнюхивали маленькие мускусные железы у основания хвоста, убеждаясь, что от нее не пахнет болезнью.
Я посмотрел на эти железы размером с пуговицу. Если бы Советница в детстве стала королевой, эти железы превратились бы в огромные зеленые мешки.
– Запах с моего лица, – сказал я. – Это яд. От мандазарской королевы.
Все пятеро снова судорожно задергали вибриссами. Зилипуллу потребовалось лишь полсекунды, чтобы прийти в неописуемую ярость.
– Осмеливаешься ты заявлять…
– Я ничего не заявляю, – прервал я его. – Это правда.
– Тогда еще хуже! – завопил Зилипулл.
От него, словно дым, начал исходить запах горящего дерева – боевой мускус Б. Еще тридцать секунд, и он окончательно озверел бы – особенно в замкнутом пространстве столовой, где собственный запах приводил его в еще большее безумие. Советница коснулась его щеки и прошептала:
– Спокойно, спокойно.
Однако Зилипулл продолжал вопить:
– Если хуман, грязное ты чудовище, осмеливается священный яд употреблять, как… как духи…
Гм… Сейчас это довольно сложно объяснить, но одной из причин гражданской войны на Трояне стали некие высокомерные инопланетяне, возмутившие местное население тем, что мазались мандазарскими феромонами.
Зилипулл явно знал об этом и, судя по всему, отождествил меня с нарушителями спокойствия на планете.
Рабочие тревожно фыркали и вздрагивали, напуганные до полусмерти запахом мускуса Б в воздухе. Именно эта разновидность мускуса всегда повергала в ужас другие касты. «Этот запах был выработан в процессе эволюции специально для того, чтобы вызывать у противника страх», – когда-то рассказывал мне один мандазарский ученый.
В любую секунду могла начаться драка – и на этот раз настоящая, а не просто вызванная желанием воина прогнать непрошеного гостя. На этот раз у Зилипулла имелись все причины разделаться со мной, поскольку он считал, что я совершил преднамеренное святотатство, используя яд в качестве парфюмерии.
Внутри помещения пространства для маневра у меня не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127