ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
А из Варшавы в Копенгаген лету и вовсе меньше часа. Жалею, что, когда мы по Парижу ехали, я не показал пани какой-нибудь аэропорт, там, на месте, и объяснил бы все поподробнее, но времени у нас было в обрез. Ничего страшного, в ближайшее время займёмся воздушным транспортом.
Меня охватило какое-то безумие.
— Я хочу на этом полететь! — задрав голову и не сводя глаз с летящей машины, упрямо заявила я.
— Никаких проблем! — улыбнулся Роман. — Когда? И куда?
— В Америку.
— С Америкой выйдет некоторая заминка. По всем странам Европы ездить можно без разрешения, а вот Соединённые Штаты и Канада требуют визу. Слишком много туда лезет всяких нежелательных иностранцев.
— Ну тогда в Лондон.
— В Лондон — в любой момент. Когда пани прикажет?
Я взяла себя в руки. Очень хотелось полетать по воздуху на таком аппарате, даже если это будет последним, что мне удастся сделать в жизни. Но не могла я себе этого позволить, сколько ещё всего меня ожидало! Придётся полет отложить, ведь я ещё не встретилась и не поговорила толком с Эвой Борковской, не привела в порядок дом в Трувиле, не занялась дворцом в Монтийи, где следовало нанять прислугу и открыть ту самую, запертую комнату. Месье Дэсплен звонил мне — вот уже звонил, и я так просто об этом говорю, как о деле обыденном! Так вот, он позвонил, потому что обнаружил отсутствие каких-то важных документов, а они могли оказаться именно в той запертой комнате. А ещё…
Я лихорадочно пыталась вспомнить ещё предстоящие мне неотложные проблемы, чему очень мешал грохот над головой, и не могла. Нет, подождёт вертолёт, не до развлечений мне, когда предстоит столько срочных дел.
— Через неделю, — ответила я Роману. — Полетим через недельку. Неделю я проведу здесь. Позаботимся о необходимом ремонте в доме, встречусь с Эвой Борковской. А потом вернёмся в Париж, и там Роман сделает все для того, чтобы можно было слетать в Лондон. Была я в Лондоне однажды, ещё совсем маленькой девочкой, и хочу теперь увидеть его, когда стала совсем взрослой.
С трудом рассталась я с пляжем — с этим столиком, со своим зонтиком — и отправилась домой. Помогая мне переодеться к ужину, Флорентина озабоченно заметила, что на моем лице и теле явственно видны следы загара. «Чуток обгорела графинюшка», — так выразилась Флорентина, хотя я никаких неприятных ощущений не испытывала. И правда, лицо немного порозовело, но ведь это не страшно? Как и Роман, Флорентина настоятельно советовала мне, будучи на пляже, все время сидеть в тени, не высовываясь на солнце, иначе вместо желаемого загара я просто так обгорю, что вся шкура слезет. И не забывать смазывать все тело косметическим маслом от загара.
Полагаю, впечатлений для одного дня было даже слишком много. Неужели я только сегодня утром выехала из Парижа? А кажется, прошёл целый месяц. И опять я ощутила настоятельную необходимость остаться одной и спокойно все обдумать.
* * *
Утром я проснулась рано, не терпелось снова на пляж. Роман рискнул оставить меня под зонтиком одну, ещё раз повторив свои наставления, главное из которых — не дай бог, обгореть. Близился прилив, меня неудержимо тянуло в море.
Сидя под своим зонтиком и ожидая, когда прилив будет в полной силе, я вспоминала только что просмотренный по телевизору фильм по роману Жюля Верна. Роман научил меня ставить и включать видеокассету (теперь я знала эти премудрые слова), и я в тишине и спокойствии, ещё до завтрака, опять просмотрела полюбившийся фильм. И разрывалась между двумя желаниями — смотреть фильм или мчаться на пляж!
Впрочем, там передо мной тоже разворачивались удивительные картины, да и искупаться хотелось.
Сидя под зонтиком и любуясь морем, я пыталась отгадать, какую это даму Роман так полюбил в девятнадцатом веке, что из-за неё и столетия поменял, и на безбрачную жизнь решился. Наверняка это не была я, ведь ему уже стукнуло пятнадцать, когда я только родилась, а трудно предположить, что он воспылал страстью к младенцу… Да и впоследствии сомнительно, чтобы полюбил меня пятилетней или десятилетней девочкой, хотя любовь его и заботу я всегда чувствовала, но это было совсем другое. А дама его сердца наверняка бывала в нашем доме, раз всю свою жизнь Роман посвятил мне, я же родительского дома до замужества не покидала. Да, всю жизнь свою посвятил Роман нашей семье и в первую очередь мне, причём заботился как о родной дочери, но делал это так деликатно, так незаметно, что вот только теперь я смогла в полной мере оценить его заботу и понять, скольким ему обязана. И какой он слуга? Нет, не холоп он, не слуга, а просто лучший друг, защитник и опекун, который никогда, даже вот и в этом, двадцатом веке не позволял себе панибратства и хоть малейшей бесцеремонности по отношению ко мне.
И пока я мысленно перебирала в памяти всех знакомых дам, кузин и даже не родственниц, гадая, которая из них могла завладеть сердцем Романа, вдруг какой-то мужчина бесцеремонно сел на песок рядом с моим лежаком и как ни в чем не бывало спросил:
— Шведка или немка?
Меня так удивил его вопрос относительно моей национальности, что я от неожиданности ответила:
— Полька.
— И что, мадемуазель только что вышла из больницы или из тюрьмы?
Какой глупый и бестактный вопрос! А спрашивает так, словно уверен — не ответить я просто не могу.
И я действительно ответила, хотя доброе воспитание во мне взбунтовалось:
— Ни то ни другое. Почему вы спрашиваете? И что это вообще за допрос?
— Да потому что мадемуазель белоснежна как первый снег. Меня просто интересует, где можно сохранить такую белизну. За Полярным кругом? В Гренландии? А мадемуазель — полька, говорят, у вас были какие-то неприятности в Сибири?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Меня охватило какое-то безумие.
— Я хочу на этом полететь! — задрав голову и не сводя глаз с летящей машины, упрямо заявила я.
— Никаких проблем! — улыбнулся Роман. — Когда? И куда?
— В Америку.
— С Америкой выйдет некоторая заминка. По всем странам Европы ездить можно без разрешения, а вот Соединённые Штаты и Канада требуют визу. Слишком много туда лезет всяких нежелательных иностранцев.
— Ну тогда в Лондон.
— В Лондон — в любой момент. Когда пани прикажет?
Я взяла себя в руки. Очень хотелось полетать по воздуху на таком аппарате, даже если это будет последним, что мне удастся сделать в жизни. Но не могла я себе этого позволить, сколько ещё всего меня ожидало! Придётся полет отложить, ведь я ещё не встретилась и не поговорила толком с Эвой Борковской, не привела в порядок дом в Трувиле, не занялась дворцом в Монтийи, где следовало нанять прислугу и открыть ту самую, запертую комнату. Месье Дэсплен звонил мне — вот уже звонил, и я так просто об этом говорю, как о деле обыденном! Так вот, он позвонил, потому что обнаружил отсутствие каких-то важных документов, а они могли оказаться именно в той запертой комнате. А ещё…
Я лихорадочно пыталась вспомнить ещё предстоящие мне неотложные проблемы, чему очень мешал грохот над головой, и не могла. Нет, подождёт вертолёт, не до развлечений мне, когда предстоит столько срочных дел.
— Через неделю, — ответила я Роману. — Полетим через недельку. Неделю я проведу здесь. Позаботимся о необходимом ремонте в доме, встречусь с Эвой Борковской. А потом вернёмся в Париж, и там Роман сделает все для того, чтобы можно было слетать в Лондон. Была я в Лондоне однажды, ещё совсем маленькой девочкой, и хочу теперь увидеть его, когда стала совсем взрослой.
С трудом рассталась я с пляжем — с этим столиком, со своим зонтиком — и отправилась домой. Помогая мне переодеться к ужину, Флорентина озабоченно заметила, что на моем лице и теле явственно видны следы загара. «Чуток обгорела графинюшка», — так выразилась Флорентина, хотя я никаких неприятных ощущений не испытывала. И правда, лицо немного порозовело, но ведь это не страшно? Как и Роман, Флорентина настоятельно советовала мне, будучи на пляже, все время сидеть в тени, не высовываясь на солнце, иначе вместо желаемого загара я просто так обгорю, что вся шкура слезет. И не забывать смазывать все тело косметическим маслом от загара.
Полагаю, впечатлений для одного дня было даже слишком много. Неужели я только сегодня утром выехала из Парижа? А кажется, прошёл целый месяц. И опять я ощутила настоятельную необходимость остаться одной и спокойно все обдумать.
* * *
Утром я проснулась рано, не терпелось снова на пляж. Роман рискнул оставить меня под зонтиком одну, ещё раз повторив свои наставления, главное из которых — не дай бог, обгореть. Близился прилив, меня неудержимо тянуло в море.
Сидя под своим зонтиком и ожидая, когда прилив будет в полной силе, я вспоминала только что просмотренный по телевизору фильм по роману Жюля Верна. Роман научил меня ставить и включать видеокассету (теперь я знала эти премудрые слова), и я в тишине и спокойствии, ещё до завтрака, опять просмотрела полюбившийся фильм. И разрывалась между двумя желаниями — смотреть фильм или мчаться на пляж!
Впрочем, там передо мной тоже разворачивались удивительные картины, да и искупаться хотелось.
Сидя под зонтиком и любуясь морем, я пыталась отгадать, какую это даму Роман так полюбил в девятнадцатом веке, что из-за неё и столетия поменял, и на безбрачную жизнь решился. Наверняка это не была я, ведь ему уже стукнуло пятнадцать, когда я только родилась, а трудно предположить, что он воспылал страстью к младенцу… Да и впоследствии сомнительно, чтобы полюбил меня пятилетней или десятилетней девочкой, хотя любовь его и заботу я всегда чувствовала, но это было совсем другое. А дама его сердца наверняка бывала в нашем доме, раз всю свою жизнь Роман посвятил мне, я же родительского дома до замужества не покидала. Да, всю жизнь свою посвятил Роман нашей семье и в первую очередь мне, причём заботился как о родной дочери, но делал это так деликатно, так незаметно, что вот только теперь я смогла в полной мере оценить его заботу и понять, скольким ему обязана. И какой он слуга? Нет, не холоп он, не слуга, а просто лучший друг, защитник и опекун, который никогда, даже вот и в этом, двадцатом веке не позволял себе панибратства и хоть малейшей бесцеремонности по отношению ко мне.
И пока я мысленно перебирала в памяти всех знакомых дам, кузин и даже не родственниц, гадая, которая из них могла завладеть сердцем Романа, вдруг какой-то мужчина бесцеремонно сел на песок рядом с моим лежаком и как ни в чем не бывало спросил:
— Шведка или немка?
Меня так удивил его вопрос относительно моей национальности, что я от неожиданности ответила:
— Полька.
— И что, мадемуазель только что вышла из больницы или из тюрьмы?
Какой глупый и бестактный вопрос! А спрашивает так, словно уверен — не ответить я просто не могу.
И я действительно ответила, хотя доброе воспитание во мне взбунтовалось:
— Ни то ни другое. Почему вы спрашиваете? И что это вообще за допрос?
— Да потому что мадемуазель белоснежна как первый снег. Меня просто интересует, где можно сохранить такую белизну. За Полярным кругом? В Гренландии? А мадемуазель — полька, говорят, у вас были какие-то неприятности в Сибири?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127