Не станет же Роман уверять, что не знает Зузи, моей горничной девушки?
И опять кучер Роман удивился и вроде бы встревожился. Теперь я не сомневалась — его встревожило моё состояние.
— Ну как же! — почтительно напомнил он мне. — Зузя ведь в Секерках осталась. В последний момент пани графиня решила её оставить, она уже собралась ехать. Впрочем, я не удивляюсь, что пани графиня запамятовала об этом, уезжали в такой спешке, немудрёно и забыть. А уж дорога — не приведи Господь! Особливо по германским княжествам, с ихними дорожными работами. Вот и колесо отвалилось. И то удивления достойно, что госпожа графиня вынесла такую дорогу, не расхворалась.
Роман прав, уезжали мы и в самом деле в большой спешке. Весть о кончине двоюродного прадеда застала нас врасплох. В письме его парижского поверенного сообщалось, что если я немедленно не явлюсь самолично в Париж, меня лишат наследства. Месье Дэсплен был опытным нотариусом, и его советом не следовало пренебрегать. Он так и написал — если что и останется, так одна недвижимость, остальное имущество вмиг растащат, первой же расхитительницей станет… эта… гм… прадедушкина… как бы поизящнее выразиться, утешительница.
Письмо месье Дэсплена буквально оглушило меня, ведь я ещё не успела опомниться после кончины мужа, царствие ему небесное, хотя уже больше года прошло, однако покойник, да будет ему земля пухом, умудрился так запутать свои дела, что за год их толком и не распутали. А теперь вот приходится все бросать и мчаться за тридевять земель, уж больно не хотелось и парижского наследства лишиться. Поручить же дела некому, вот и пришлось, невзирая на своё вдовье положение, взять лучшую четвёрку лошадей и сломя голову лететь во Францию, хоть такая спешка и не пристала вдове. Разумеется, можно было бы поспешить в Париж и по железной дороге, недавно построили Варшавско-Венскую железную дорогу, но такого мои высокопоставленные родственницы и вовсе бы не простили.
Сменяя лошадей, не останавливаясь на отдых, я за сутки добралась до Дрездена. Потом, и это я отлично помню, передохнула в Нюрнберге, затем, уже не чуя на себе живого места и от тряски вся изломанная, распорядилась сделать остановку в Метце, иначе до Парижа меня бы живой не довезли. И были бы мы на четвёртый день в Париже, не отвались колесо моей кареты в Шарантоне, под Парижем, где и пришлось заночевать в тамошнем заезжем дворе. Да не одна я тут осталась — и карета моя с кучером, и кони мои, ведь подставы по всему пути были из моих лошадей, это уж покойный муж постарался, у него были такие фанаберии — только на собственных лошадях ездить, иначе и в Париж не выбирался, а уж новомодных железных дорог и вовсе не признавал. Из-за него и я, доживши до двадцати пяти лет, ни разу в жизни в поездах не ездила.
С другой стороны, что бы я делала в Париже без кареты? Да и добираться из столицы до поместья двоюродного деда куда способнее в своей карете.
Прекрасно осознавая все это, я никак не могла понять, что же со мной приключилось. Или вообще свет перевернулся? К тому же я не сомневалась — Зузю взяла с собой. Иначе кто же меня раздел вчера и в постель уложил? И укладки мои распаковал?
— Так какая же горничная мне вчера прислуживала? — как можно спокойнее поинтересовалась я, всеми силами стараясь скрыть от слуги своё состояние. И с этой же целью добавила: — Вчера до того умучилась — ничего не помню.
Кучер вежливо пояснил:
— Так здешняя горничная и обслужила пани графиню. Та, что дежурство имела. А пани ещё сразу же распорядилась и чаевые ей выдать, потому как с утра другая на дежурство заступала.
— Сколько?
— Сто франков. Очень довольна была.
Я думаю! Ещё бы ей не быть довольной! Где это слыхано — сто франков чаевыми для горничной девушки! Небось, за год столько не зарабатывает. Однако упрекать кучера не стала, возможно потому, что от возмущения голос потеряла.
Впрочем, я скоро отошла. В конце концов, не обеднею из-за ста франков, благодарение Господу, состояние у меня приличное, а силы душевные мне понадобятся для того, чтобы вынести неведомо как свалившуюся на меня напасть. Ладно, бог с ними, ста франками. О карете и лошадях тоже расспрошу Романа немного опосля, сейчас займусь главным.
И я стала отдавать распоряжения Роману: вызвать для меня горничную, чтобы помогла мне собраться в дорогу. Это первое, а затем позаботиться о том, чтобы поскорее добраться до «Ритца», — там меня ждут неотложные дела. Попутно распорядиться о вещах, пусть снесут вниз, ну и соответственно вознаградить прислугу.
Уж не знаю почему, но я поняла — сама по себе прислуга в этой гостинице ни о чем не позаботится, а общаться с нею я как-то инстинктивно воздерживалась, вот и взвалила все на Романа, своего человека. Он поклонился и вышел.
И тут, должна признаться, меня одолело любопытство, ведь я ещё далеко не все рассмотрела в своей комнате, а уже догадывалась, что в этом «отеле», как его назвал Роман, меня ждёт много неожиданностей.
Мебель, как я уже заметила, была совсем простая, словно в мужицкой хате, правда очень удобная и чистая. И постель, хотя и без привычных занавесей и балдахина, но весьма мягкая и покойная. По обе стороны ложа стояли низенькие светлые шкафчики, а на них… ну что может стоять на прикроватных шкафчиках? Должны быть лампы, хотя я помнила, что с вечера вслед за мной в номер внесли свечи. Ладно, пусть лампы, но в них же нет резервуара, куда наливается керосин. Я заглянула под абажур одной из них — абажур совсем простой, даже примитивный — и никакого сосуда для керосина не обнаружила. Зато увидела какой-то непонятный стеклянный пузырь, продолговатый и не прозрачный, а молочно-белый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127