Все уплывало, кроме этого удушливого облака. Джим видел все расплывчато, будто через несколько слоев марли.
И плакать он не мог. Все слезы, которые у него были, он уже выплакал сегодня. Источник иссяк, остался лишь камень, из которого он бил, – холодный, твердый и сухой.
Джим сел, и миссис Вайзак рассказала ему про Сэма. Мистер Вайзак сидел безгласный, понурив голову, весь поникший. Рассказ был коротким. Сэм, сбежав из дому, несколько раз голосовал на дороге. В последний раз остановился водитель грузовика с полуприцепом. Никто не знает, почему это случилось, но тягач с прицепом вдруг сложились в гармошку, рухнули с крутого обрыва и несколько раз перевернулись, скатываясь вниз. Водитель серьезно пострадал и сейчас находился в коме. Сэма сразу выбросило из кабины – и швырнуло под прицеп. Похороны через три дня.
– Я не хотела просто звонить тебе, – сказала миссис Вайзак, утирая глаза. – Хотела сама сообщить тебе об этом. Ведь вы с Сэмом были такими друзьями – с тех пор, как ходить научились.
И она разрыдалась. Джим, как мог, старался утешить ее, хотя и не разделял ее душевную боль и ее горе. Его это словно бы не трогало. Казалось, что смерть Сэма произошла много лет назад.
Доктор Порсена, проводя с Джимом первый индивидуальный сеанс после возвращения с конференции, остановился кaк раз на этой бесчувственности. К концу часа доктор сказал:
– Возможно, это потому, что тебя гнетет двойное горе. У тебя очень живое воображение всех видов – визуальное, тактильное, вкусовое и слуховое. Твои путешествия в Многоярусный мир всегда очень реалистичны и ярки. Там ты живешь не менее полной жизнью, чем здесь. Так вот я и говорю…
Доктор умолк, ожидая, чтобы Джим его дополнил. Лучше, когда открытие ты делаешь сам, а не когда его тебе преподносят. Свет должен прийти изнутри.
Джим так и видел, как белые пальцы шарят во мраке его мозга. Какого черта Шаману нужно от него? Может, он думает, что восемнадцатилетний псих мыслит, как доктор Фрейд?
Порсена, однако, наверняка произнес какое-то ключевое слово. Он всегда дает такие подсказки своим пациентам, только нелегко уловить такой намек среди множества фраз. Если пациент откопает ключ и сообразит, как им пользоваться, то может открыть дверь, ведущую к свету.
Тяжелый расплав горя точно разбавлял воспоминания. Но Джим, побывав Орком, значительно улучшил свою память. Он как бы носил в себе отпечаток почти что фотографической памяти молодого властителя. И помнил почти дословно все, что говорил Порсена во время сеанса. Значит, надо включить сканер. Остановить курсор на ключевом слове или фразе и дать подсветку.
– Ага! – сказал Джим. – Двойное!
Доктор улыбнулся.
– Двойное горе, – продолжал Джим. – Вы думаете, что я несу добавочный груз горя. Один груз – как Джим Гримсон и другой – как Орк. Оба мы отвергнуты – мягко говоря – нашими отцами. Оба попали в переплет. Насчет потери лучшего друга – не знаю. Сомневаюсь, что Орка так уж расстроила смерть Иаджима.
Джим скривил рот, точно это могло стимулировать мозг. Психиатр сказал:
– Итак, Иаджим погиб, насколько тебе известно. Это единственная потеря Орка?
– А-а, вот что. Ну а… вдруг и сам Орк тоже?
Порсена не ответил, предоставляя думать своему пациенту.
– То есть я ведь не знаю – вдруг и Орк тоже умер! Ну, если так, то я совсем пропал! Все, каюк! Столько я уже не выдержу!
– Другие потери? – сказал доктор.
– Потери… потери? Ну, если речь об Орке, а он ведь взаправду я, а я – он, я все это объяснил, то это моя мать… то есть Энитармон. Ее нет.
Еще я люблю тетю Валу – и ее тоже потерял. Это, конечно, большая утрата. Я знаю, Орк поначалу очень горевал о том, что, может быть, никогда их не увидит. Но потом его горе преобразилось в ненависть к отцу. Он…
После долгой паузы доктор повторил:
– Он..?
– Он-то действовал. А не сидел npoсто так и не лил слезы.
– Правильно он поступил в данном случае или нет?
– Ну, это… – Джим чуть было не сказал, что это глупый вопрос. Но Шаману такого не скажешь. Он, Шаман, всегда знает, зачем говорит то или это, каким бы нелепым и глупым оно ни казалось. – Правильно, конечно. Только…
– Только что?
– Он поступил правильно в том смысле, что как-то действовал, стараясь решить свои проблемы. Только он чересчур склонен к насилию. Он ведь собирается убить своего отца и всякого другого, кто станет у него на пути. Может, ему следовало найти какой-то другой путь. Не знаю. Может, это единственный выход.
Джим вспыхнул, и это не укрылось от Порсены.
– Тебя что-то смущает, – сказал доктор.
Джим, переборов себя, сказал:
– Ладно. В конце концов, у меня ведь нет таких кровосмесительных мыслей, как у Орка. По отношению к моей матери у меня их точно не было. Орк хочет жениться на своей матери, когда убьет отца – сначала будет мучить, потом убьет. Он и тетку свою хочет. Он вообще тот еще кобель. Я вам говорил уже – он перетрахал двадцать своих сестер, кровных сестер, дочерей своего отца. Все они красотки, хотя и… ну, как это?
– Туземки? Не властительницы? То, что у властителей называется лебляббии?
– Да. Извините. Лебляббии все равно что ниг… то есть черные. Я не хотел говорить это слово. Я совсем не считаю черных недочеловеками. Но я с детства только это и слышу.
– Я знаю. Ну а что ты думаешь о столь спокойном отношении властителей к инцесту?
– Знаете, док… доктор. Я много прочел о Древнем Египте, когда посмотрел по телику «Цезаря и Клеопатру». Ну, киноверсию пьесы Бернарда Шоу. С Клодом Рейнсом и Вивьен Ли. И я знаю, что в правящем классе Древнего Египта братья и сестры вступали в брак и имели детей. Так же делали и правители инков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76