Одной Тане ведомо, сколь грешно наше племя, но даже среди нас никто не позволял себе так надругаться над своим ребенком… причем без злого умысла, просто от скуки.
– Фелиция – не чудовище, – возразила Элизабет. – Уже не чудовище. Я открыла в ней кладезь душевности. Каждый раз, когда я спускаюсь в ее мозг, чтобы выкачать остатки желчи и вправить последние вывихи, она ведет себя все человечнее.
– Тогда почему она до сих пор боится? – спросил Дионкет. – Почему слабеет в своем желании пережить катарсис?
– Потому что, как ты точно заметил, она балансирует на грани и продолжает страдать.
– Она не выдержит и нападет на тебя, – предостерег лорд Целитель. – Ты погибнешь, Элизабет!
– Говорю вам, игра стоит свеч!
– Не забывай, Супруга Корабля назначила тебя своей преемницей, – рассудительно произнес Крейн. – Тебя, а не Фелицию.
– Бреда не имела права брать на себя роль Господа.
– А ты?
– Прекратите на меня давить! – закричала она. – Вы же сами вызвались помочь! Сами согласились, хотя знали степень ее безумия…
Ум Дионкета излучал сострадание.
– Не все поддается исцелению.
– Я вылечу ее! С вашей помощью или без. – В ее несгибаемом упорстве было столько огня, что он воспламенил обоих тану.
– Мы поможем тебе, – воскликнул Дионкет. – Даже ценой жизни.

Элизабет спустилась в Аврен note 15 Note15
в римской мифологии – озеро, считавшееся входом в подземное царство

и пробыла там шесть часов подряд.
Стены словно бы растворились. Трое целителей стояли возле кушетки, на которой безжизненно лежало хрупкое существо. Раздавленные, измученные черной, липкой, смрадной агонией, истерзанные осколками безумной памяти, задыхающиеся от ее неистовой ярости и детской беспомощности перед страшными унижениями, оглушенные непрерывными умственными криками, они терпели.
Несмотря на психоэлектронный барьер комнаты без дверей, часть ядовитых испарений, вместо того чтобы осесть в недрах Черного Утеса, выплескивалась в атмосферу. Зловонное грохочущее облако повисло в воздухе, изрыгая оранжевые молнии, сплетавшиеся над крышей шале. Горячие, подернутые пылью ветры опаляли вечнозеленые растения, губили альпийские цветы. Певчие птички градом сыпались с ветвей наземь. Слабосильные охранники в золотых торквесах с криками устремились вниз по обрывистой тропе; даже самые твердолобые, обезумев от звенящего психического напряжения, попрятались в глубоких подвалах и лежали там, не понимая, на каком они свете.
– Пойдем, Фелиция, – позвала Элизабет.
Но бесформенное нечто боролось, извергалось, пятилось, трепало заботливо подставленные крылья, отталкивая их и все еще надеясь убежать, хотя собственные оковы любви крепко удерживали его. Нормальные мозговые клетки, так долго пребывавшие в атрофированном состоянии, теперь начали пробуждаться к жизни и петь от восторга и тревоги, свойственной новорожденным. А черные наэлектризованные каналы – их яд уже застывал – упорно требовали притока свежей силы, последней передышки в горниле знакомой боли, заслуженных, выстраданных объятий смерти (это ты, любимый?), ее отвратительных засасывающих поцелуев.
– Иди за мной, дитя мое. Выходи оттуда, освободись, сбрось свои путы, оставь это тело, переселяйся в новое. Забудь тех злобных негодяев, которые тебя зачали шутки ради, поиграли живой игрушкой и жестоко отшвырнули ее за ненадобностью. Будь самозванкой! Самородком! Исцелись! Взгляни на себя как на человека, достойного любви. Помнишь, как безоглядно были преданы тебе твои друзья животные? Помнишь чистую, незапятнанную любовь сестры Амери? Я тоже подарю тебе свою любовь и жизнь, стану твоей матерью, а эти двое – твоими братьями. Иди сюда, дай нам обнять тебя!
«Амери не захотела…»
– Пойдем, Фелиция. Гляди, восхищайся своим сияющим обновленным существом. Ты прекрасна, девочка, и тело твое наполнено жизненной силой. А твой ум… о, посмотри, как он великолепен! Да, он рожден в физической агонии и нечистотах, но способен к духовному перевоплощению, полюби его за это.
«Он, все он! Мой Возлюбленный! Его я должна благодарить за высвобождение моих метафункций, за то, что он перерубил мои оковы своим сверкающим обоюдоострым лезвием. Куллукет!»
– Нет, Фелиция, это не он.
«Он, Куллукет!»
– Не смотри в ту сторону. Не надо. Ты доплыла, моя маленькая, стала такой чистой, такой сильной и почти доброй…
«Амери?»
– Отвернись от прошлого. Обрати взор к свету, к миру, к единению с другими умами, которые по-настоящему любят тебя.
«Куллукет? Амери?»
– Смотри: взбаламученный омут тих, эмоции управляемы, воля сильна и направлена. А теперь стань на путь бескорыстной любви! Выбери доброту, благородство, щедрость…
«Я выбираю… выбираю…»
– Просыпайся, Фелиция, открой глаза.
Огромные карие глаза распахнулись на бескровном лице под серо-пепельными бровями и нимбом платиновых волос. Они удивленно оглядели Элизабет, Дионкета, Крейна, опять вернулись к Элизабет. На миг затуманились слезами, потом засияли как звезды.
– Я здорова? – Фелиция приподнялась на локте и окинула взглядом самое себя. – То же тело, тот же ум, но все иначе. – Она тихонько засмеялась. Карие глаза сверкнули, сцепились с горящим взором Элизабет. – Зачем ты меня разбудила, ведь я еще не сделала выбор?
Целительница промолчала.
– Ты хочешь, чтобы я была похожа на тебя, Элизабет?
– Сделай собственный выбор. – Голос Великого Магистра звучал мягко, но ум был напряжен, встревожен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138