Оли­вье взял гор­буш­ку хле­ба, ку­со­чек са­ха­ру и, от­ку­сы­вая от них по оче­ре­ди, вы­шел из до­му. Ули­ца пред­ста­ла пе­ред ним та­кая ожив­лен­ная, шум­ная, мно­го­люд­ная, буд­то все до­ма ра­зом опус­те­ли. Тут бы­ли па­па­ши, про­гу­ли­ваю­щие сво­их со­бак, и ма­ма­ши, про­гу­ли­ваю­щие сво­их ко­ше­чек, вы­со­ко­мер­ные уса­тые при­врат­ни­цы, жен­щи­ны с пыш­ны­ми при­чес­ка­ми и об­вис­ши­ми бюс­та­ми, по­жи­лые да­мы в шей­ных плат­ках, пен­сио­не­ры, без вся­ких це­ре­мо­ний за­пус­кав­шие ру­ки в свои па­ке­ти­ки с едой, ма­тро­ны в ши­ро­ких юб­ках и це­п­ляю­щая­ся за них раз­ная со­п­ли­вая мел­ко­та, бы­ли тут и вы­ря­див­шие­ся мо­ло­дые пар­ни, ли­хо под­тя­ги­ваю­щие брю­ки, гля­дя на про­сту­шек с че­рес­чур крас­ным ртом, и де­тиш­ки в мат­рос­ских кос­тюм­чи­ках, и же­ман­ни­цы с под­жа­ты­ми губ­ка­ми, и ба­ла­гу­ры в пу­ло­ве­рах, и фран­ты в ко­тел­ках, бы­ли и мно­го­чис­лен­ные от­пры­ски бед­няц­ко­го пле­ме­ни, об­ла­чен­ные в ла­та­ную оде­ж­ду, но при­че­сан­ные чуть ак­ку­рат­ней, чем в буд­ние дни, и со­всем обо­соб­лен­ной куч­кой стоя­ли ара­бы у две­ри гос­ти­ни­цы, где они жи­ли.
Де­душ­ка Са­му­эль, ко­то­ро­му пе­ре­ва­ли­ло за во­семь­де­сят, си­дел пе­ред ев­рей­ской мяс­ной лав­кой, то под­тя­ги­вая ру­ка­ва ру­ба­хи чер­ны­ми ре­зин­ка­ми, то за­дум­чи­во по­че­сы­вая бо­ро­ду. На го­ло­ве у не­го по­сто­ян­но тор­ча­ла чер­ная шля­па с ши­ро­кой лен­той. Все свое вре­мя он тра­тил на то, что ис­кал и звал до­мой сво­его вну­ка Ра­ме­ли, ко­то­рый ни­ко­гда не ста­нет хо­ро­шим мяс­ни­ком, по­то­му что слиш­ком мно­го чи­та­ет. Из ба­ка­лей­но­го ма­га­зи­на на ули­це Баш­ле сю­да до­но­си­лось ляз­га­нье ве­сов, стук пе­ре­став­ляе­мых лит­ро­вых вин­ных бу­ты­лей, прось­бы по­ку­па­те­лей и от­ве­ты хо­зяи­на («Бла­го­да­рю вас, ма­дам, мсье», или «Это все, боль­ше ни­че­го не по­на­до­бит­ся?» или хва­ст­ли­вое: «А вот это то­вар эс­ст­ра, про­сто сплош­ной эс­стаз, да и толь­ко!»), за­пах ке­ро­си­на, сме­шан­ный с аро­ма­том ост­рых сы­ров.
Бу­гра си­дел на ящи­ке и чи­тал вче­раш­нюю га­зе­ту «Па­ри-ми­ди ». По вре­ме­нам он при­от­кры­вал свою курт­ку, где у не­го си­де­ла мор­ская свин­ка, жад­но втя­ги­вав­шая воз­дух, пре­ж­де чем ныр­нуть опять под по­лу, в те­п­ло его те­ла. Пе­ре­ва­ли­ва­ясь, про­хо­ди­ла ми­мо ма­дам Ша­минь­он в фио­ле­то­вой шляп­ке, с ви­ся­щей на лок­те хо­зяй­ст­вен­ной сум­кой из чер­ной кле­ен­ки и склад­ным ко­шель­ком в ру­ке. Сын бу­лоч­ни­ка на­во­дил лоск на свой ве­ло­си­пед с гру­зо­вой те­леж­кой и нож­ным тор­мо­зом. Кап­де­вер уже в де­ся­тый раз вы­ца­ра­пы­вал свои ини­циа­лы на стен­ке ог­ра­ды, че­рез ко­то­рую мож­но бы­ло уви­деть бу­лоч­ни­ка и его по­мощ­ни­ка, — оба они, в май­ках, об­сы­пан­ные му­кой, хло­по­та­ли у пе­чи в по­лу­под­ва­ле, вы­пе­кая штуч­ный хлеб, сдо­бу, «поль­ку», «ви­тые кол­ба­ски» и ка­ра­ваи.
Ка­за­лось, до­ма, лав­ки, да­же сте­ны пол­ны ра­до­ст­но­го до­воль­ст­ва. Из окон не­слись ап­пе­тит­ные за­па­хи чес­но­ка, жа­ре­но­го лу­ка, ра­зо­гре­то­го мас­ла, ту­ше­но­го ра­гу. По вос­кре­сень­ям все жен­щи­ны пре­вра­ща­лись в ку­ли­на­рок. Они спра­ши­ва­ли друг дру­га: «Что вы се­го­дня го­то­ви­те?» — от­ве­ты бы­ли под­роб­ны­ми и да­ва­лись с та­кой гор­до­стью и столь зна­чи­тель­ным то­ном, как буд­то все бу­ду­щее че­ло­ве­че­ст­ва за­ви­се­ло от ба­ра­ни­ны с зе­ле­ной фа­со­лью, мяс­но­го буль­о­на, го­вя­ди­ны по-бур­гунд­ски, кот­лет с го­рош­ком, те­лячь­их но­жек или ба­рань­е­го ра­гу с луч­ком и реп­кой.
Оли­вье бро­дил, пе­ре­бе­гая с од­но­го тро­туа­ра на дру­гой, ло­вя на хо­ду сло­веч­ки, за­па­хи, крас­ки, мгно­вен­ные впе­чат­ле­ния. Ка­ж­дый че­ло­век ка­зал­ся ему чем-то вро­де ба­ла­ган­но­го фо­кус­ни­ка, а вся ули­ца бы­ла как те­ат­раль­ные под­мо­ст­ки с ра­зыг­ры­ваю­щей­ся на них пье­сой. Маль­чик за­ме­тил то­ва­ри­ща по клас­су, ко­то­рый здо­ро­вал­ся с вы­со­ким изящ­ным нег­ром, Ри­ри Ша­минь­о­на, стра­дав­ше­го икот­кой и по­се­му при­бе­гав­ше­го к ско­ро­го­вор­ке: «Икот­ка на­па­ла, на­ка­зал ме­ня бог, а вот и про­па­ла, спа­си­тель по­мог» — и еще дев­чон­ку-италь­я­ноч­ку, по­ли­ро­вав­шую ног­ти. Двое лю­би­те­лей ска­чек тол­ко­ва­ли о «При­зе Диа­ны » и спра­ши­ва­ли се­бя: су­ме­ет ли Шквал по­бить По­пу­гая и Удоч­ку из ко­нюш­ни Рот­шиль­да. Лу­лу, в кос­тюм­чи­ке из чер­но­го бар­ха­та, на ко­то­ром рез­ко вы­де­лял­ся сво­ей бе­лиз­ной во­рот­ни­чок а-ля Дан­тон, по­хло­пав ру­кой по стя­ну­то­му шнур­ком ме­шоч­ку со стек­лян­ны­ми ша­ри­ка­ми, ска­зал Оли­вье:
— Сыг­ра­ем пар­тию? Я те­бе дам пять…
Ре­бя­та за­бав­но за­пры­га­ли, све­дя но­ги вме­сте, к са­мой се­ре­ди­не ули­цы и пря­мо на мос­то­вой на­ча­ли иг­рать в «ла­пу и клещ», по оче­ре­ди бро­сая ша­ри­ки, ко­то­рые за­пу­ты­ва­лись в тра­ве, про­би­ваю­щей­ся меж кам­ня­ми. Вре­мя от вре­ме­ни один из маль­чи­ков по­сле мет­ко­го уда­ра во­пил: «А вот и ла­па!», а дру­гой от­ве­чал: «Ни чер­та!» или же: «За­дел вто­рой, эх ты, ма­зи­ла». То­гда хва­стун рас­то­пы­ри­вал паль­цы ме­ж­ду дву­мя ша­ри­ка­ми, чтоб до­ка­зать, что про­ме­жу­ток пол­но­стью со­от­вет­ст­ву­ет пра­ви­лам. А то еще би­ли «кле­ща»: за­жи­ма­ли ша­рик в коль­цо из боль­шо­го и ука­за­тель­но­го паль­цев (по­лу­ча­лось не­что вро­де мо­но­кля) и, при­ста­вив его к пра­во­му гла­зу, хо­ро­шень­ко при­це­лив­шись, бро­са­ли вниз так, чтоб этот ша­рик столк­нул­ся с дру­гим. Оли­вье про­иг­рал пять вы­дан­ных ему ша­ри­ков и бро­сил иг­ру, тем бо­лее что ему по­сто­ян­но ка­за­лось, что, ко­гда он раз­вле­ка­ет­ся, взрос­лые смот­рят на не­го с уп­ре­ком — ведь он но­сил тра­ур.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108