Тем не ме­нее в пол­день она со­гла­ша­лась об­слу­жить не­ко­то­рых по­ку­па­те­лей, ко­то­рым сроч­но тре­бо­вал­ся мо­ток шер­сти или ка­туш­ка ни­ток. Вир­жи­ни и в празд­нич­ные дни вста­ва­ла ра­но, ее свет­лые во­ло­сы так и ос­та­ва­лись рас­пу­щен­ны­ми, нис­па­дая на ли­ло­вый сит­це­вый ха­ла­тик. Она пе­ре­став­ля­ла по­су­ду, тер­ла пас­той се­реб­ря­ные лож­ки и вил­ки, про­мы­ва­ла спир­том стек­ла, чис­ти­ла ово­щи, го­то­ви­ла тес­то для слое­но­го пи­ро­га, за­ма­чи­ва­ла в мыль­ной пе­не вя­за­ные ве­щи или гла­ди­ла, и песнь ули­цы силь­нее от­те­ня­ла при­выч­ные зву­ки род­но­го до­ма.
А кро­ме то­го, в дни от­ды­ха лю­ди не так уж счи­та­лись со вре­ме­нем: все де­ла­лось мед­лен­ней, тща­тель­ней, за­бот­ли­вей, чем обыч­но. Вир­жи­ни су­ши­ла хлеб­ные лом­ти­ки на круг­лой пла­стин­ке из ас­бе­ста, по­кры­той тон­кой ме­тал­ли­че­ской ре­ше­точ­кой. Рас­про­стра­нял­ся при­ят­ный за­пах, ко­то­рый ста­но­вил­ся еще луч­ше, ко­гда она на­ма­зы­ва­ла на зо­ло­ти­стые, еще чуть ды­мя­щие­ся грен­ки до­б­рый ку­сок кре­сть­ян­ско­го мас­ла, от­даю­ще­го слег­ка сме­та­ной и оре­ха­ми. Все ут­ро в ком­на­те со­хра­нял­ся этот аро­мат.
По­поз­же в боль­шую ло­хан­ку, слу­жив­шую для мы­тья, мяг­ко ли­лась во­да. Оли­вье, со­всем го­лый, трус­ли­во про­бо­вал но­гой те­п­лую во­ду, не ре­ша­ясь сра­зу встать в нее, а за­тем мед­лен­но сесть на кор­точ­ки и сно­ва под­нять­ся, весь в ка­п­лях, что­бы дать ма­те­ри вы­мыть се­бя. В се­ре­ди­не ло­ха­ни бы­ла вы­пук­лость, и, ко­гда маль­чик при­жи­мал ее ступ­ня­ми, раз­да­вал­ся смеш­ной звук, буд­то би­ли в гонг. Оба они смея­лись над этим, брыз­га­лись, спо­ри­ли, вскри­ки­ва­ли. «Нет, ма­моч­ка, толь­ко не в гла­за, не в гла­за!» Вир­жи­ни ут­вер­жда­ла, что пе­на это­го оваль­но­го ду­ши­сто­го мы­ла во­все не щи­плет, но, ко­гда она тер­ла гри­мас­ни­чаю­щую мор­доч­ку сы­на, ре­бе­нок яв­но пре­уве­ли­чи­вал свои не­при­ят­ные ощу­ще­ния, чтоб вы­звать у нее со­чув­ст­вие.
Оли­вье по кро­хам ожив­лял в па­мя­ти эти се­мей­ные сцен­ки, ко­то­рые ка­за­лись та­ки­ми да­ле­ки­ми те­перь, ко­гда он умы­вал­ся в оди­но­че­ст­ве. Он усерд­но тер се­бя «во всех угол­ках», как его учи­ла Вир­жи­ни. Ни­ко­го не бы­ло до­ма, кро­ме не­го, то­ро­пить­ся бы­ло не­ку­да. Эло­ди уш­ла в цер­ковь Сен-Пьер на вос­крес­ную служ­бу, а Жан, про­во­див ее до цер­ков­но­го по­ро­га, от­пра­вил­ся в го­род­ской то­та­ли­за­тор. Вот по­че­му Оли­вье мог не жа­леть вре­ме­ни, все де­лать не спе­ша, ба­ло­вать­ся, иг­рать с во­дой и мыль­ной пе­ной. Маль­чик за­бот­ли­во вы­тер ру­ки тряп­кой, а ли­цо ва­фель­ным по­ло­тен­цем, вы­да­вил на зуб­ную щет­ку пас­ту Жипс, ис­пус­кав­шую слад­ко­ва­тый за­пах, и на­чал чис­тить зу­бы по вер­ти­ка­ли, как опять же учи­ла ма­ма. По­том по­про­бо­вал при­че­сать­ся, но во­ло­сы не ла­ди­ли с греб­нем, и при ка­ж­дой по­пыт­ке по­лу­чше их рас­че­сать Оли­вье вскри­ки­вал: ай-ай-ай … Вре­ме­на­ми он за­ти­хал, раз­гля­ды­вая се­бя в зер­ка­ло, под­ве­шен­ное к до­щеч­ке от счет­чи­ка рас­хо­да во­ды. Ему ка­за­лось, что он что-то за­был сде­лать.
Обыч­но к кон­цу всей туа­лет­ной це­ре­мо­нии Вир­жи­ни са­ма его при­че­сы­ва­ла щет­кой, а Оли­вье у нее про­сил:
— Мам, не брыз­нешь тем, что «чуд­но пах­нет»?
Он с гру­стью при­пом­нил это, но кач­нул го­ло­вой, ре­ши­тель­но от­го­няя вос­по­ми­на­ния. На­ско­ро про­те­рев мок­рым по­ло­тен­цем ко­ле­ни и ло­дыж­ки, Оли­вье рас­стег­нул свои ко­рот­кие шта­ны, тут же упав­шие на пол, на­дел тру­си­ки с ко­раб­ли­ком — фир­мен­ной мар­кой, три­ко­таж­ную ру­баш­ку и шот­ланд­ские нос­ки в кле­точ­ку. За­тем на­тя­нул брю­ки-гольф, на­дел ко­жа­ные сан­да­лии. И уже оде­тый от­пра­вил­ся в ком­на­ту, чтоб ог­ля­деть се­бя в боль­шом зер­ка­ле. Здесь он да­же слег­ка по­ко­кет­ни­чал, пы­та­ясь ук­ро­тить ру­кой хо­хо­лок, уп­ря­мо тор­чав­ший на ма­куш­ке, по­том спус­тил ни­же ре­зин­ки сво­их голь­фов, чтоб они по­хо­ди­ли на лыж­ные брю­ки.
Ко­гда Эло­ди ухо­ди­ла, слу­чи­лась ма­лень­кая не­при­ят­ность: ку­зи­на по­про­си­ла Оли­вье пой­ти вме­сте с ней на мес­су, но маль­чик ре­ши­тель­но от­ка­зал­ся. Эло­ди очень рас­сер­ди­лась:
— Крив­ля­ка, ты так и про­жи­вешь на зем­ле как зве­ре­ныш!
Прав­да, она ска­за­ла это и для Жа­на, со­хра­няв­ше­го свою точ­ку зре­ния на этот счет. Ку­зен за­сту­пил­ся за Оли­вье:
— У не­го еще все впе­ре­ди, вы­рас­тет — сам ре­шит, как ему по­сту­пать.
Но Эло­ди ос­та­лась не­до­воль­на. А Жан опа­сал­ся вы­звать ее раз­дра­же­ние. И ко­гда Оли­вье до­ба­вил: «А кро­ме то­го, я тер­петь не мо­гу кю­ре!» (эту фра­зу он слы­шал от па­па­ши Бу­гра), Жан, уже пы­та­ясь най­ти с Эло­ди об­щий язык, от­ве­тил:
— Не го­во­ри о том, че­го не по­ни­ма­ешь!
Под­лин­ные при­чи­ны от­ка­за ре­бен­ка таи­лись в дру­гом. Рань­ше он час­то за­бе­гал в цер­ковь Сак­ре-Кёр со свои­ми улич­ны­ми при­яте­ля­ми — Лу­лу, Туд­журь­я­ном и Кап­де­ве­ром, — это ме­сто при­вле­ка­ло его сво­ей та­ин­ст­вен­но­стью. Де­тям нра­ви­лось за­жи­гать све­чи, с ко­то­рых сте­кал стеа­рин, пле­скать во­дой из кро­пиль­ни­цы, пе­ре­ле­зать че­рез гор­ки ска­мее­чек для ко­ле­но­пре­кло­не­ний или смот­реть на бо­го­моль­цев, ло­бы­заю­щих уже всю ис­тер­тую но­гу ста­туи свя­то­го Пет­ра. Но по­сле смер­ти ма­те­ри его пу­га­ли эти уг­рю­мые цер­ков­ные сво­ды, он бо­ял­ся ус­лы­шать за­пах ла­да­на, ше­пот мо­литв, уви­деть тем­ные ря­сы свя­щен­но­слу­жи­те­лей — все это бы­ло та­ким мрач­ным, на­во­ди­ло на мысль о смер­ти и вы­зы­ва­ло страш­ные ноч­ные ви­де­ния.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108