А он знай себе скачет от одной к другой, как мотылек, с цветка на цветок перепархивает… Будь все багауды столь ловки, быть бы им грозной силой.
«Впрочем, — подметил внутренний голос, — Руфиний настолько чист и опрятен, насколько можно ожидать от человека в его положении, а это что-нибудь да значит».
Центурион решил перевести разговор на более насущный предмет.
— Значит, у вас, у багаудов, свое государство, которое воюет с Римом, как воевали парфяне? Мне рассказывали иное. Где правда?
— Да нет, все иначе, — признался Руфиний. — Да, у нас есть императоры — свой у каждой области, но они всего лишь возглавляют собрания, когда встречаются несколько групп. А командующими мы называем главарей таких групп, — ирония в голосе Руфиния заставляла заподозрить, что титул был всего-навсего пародией на римскую военную организацию. — Я тоже командующий.
— А ты не молод для такого звания?
— У багаудов нет стариков, — тихо ответил Руфиний. Грациллоний вспомнил Александра Македонского. Да что говорить: ему самому было всего двадцать пять, когда он стал королем Иса.
— Мы заключаем сделки, — продолжал галл, будто новый глоток вина напомнил ему о забытых подробностях. — Я слыхал о сделках с саксами и со скоттами. Мы наводим их на поместья, которые они грабят и сжигают дотла, а в награду за нашу услугу освобождают захваченных в плен сервов. Я подружился с одним скотом — он бежал из дома, спасаясь от кровной мести; он рассказал мне об Ибернии, где Рим никогда не правил, где люди свободны испокон веку…
Руфиний вдруг замолчал, встряхнулся, точно пес, и покачал головой.
— Пожалуй, хватит, — сказал он. — Не стоит так много болтать. Ты отличный парень, Гра… Гра… Градлон. Но секретов братства я тебе не раскрою, и не проси, — он подобрал с пола палатки плащ и кое-как поднялся. — Бывай. Хотел бы я иметь такого друга.
— Пойдем, я проведу тебя мимо часовых, — сказал Грациллоний. Он бы охотно продолжил разговор, но у него на языке вертелись вопросы, способные насторожить этого кота в человеческом обличье, а этого нельзя было допустить, пока епископ Араторий в плену у багаудов.
Они молча вышли в ветреную ночь, миновали часового и расстались, обменявшись рукопожатием.

Глава третья
I
Милях в пятнадцати к западу от Августы Треверорум располагался трактир, в котором Грациллоний решил заночевать, несмотря на то, что солнце только клонилось к закату. До города больше трактиров не будет. На рассвете, после скудного завтрака, они выступят и доберутся до города достаточно рано — как раз успеют разместиться, а весть о его прибытии достигнет императора. И потом, вряд ли в городских окрестностях найдется подходящее местечко для лагеря. На склонах холмов, куда ни погляди, всюду виноградники. Окутанная маревом, словно дремлющая в лучах закатного солнца, эта область разительно отличалась от разоренной Арморики: невольно думалось, что войны, раздоры и прочие неприятности почему-то обошли ее стороной.
Как было принято, при трактире имелась площадка для воинских лагерей. Разместив солдат и приказав готовить ужин, Грациллоний направился в трактир. Положение префекта, вызванного к императору, требовало, чтобы он, в отличие от простых легионеров, остановился под крышей.
На пороге трактира стоял человек, внимательно наблюдавший за действиями легионеров. Когда Грациллоний подошел ближе, человек поднял руку и сказал:
— Приветствую тебя, сын мой. Да пребудет с тобой Господь. — Он говорил на латыни, с диковинным акцентом, совсем непохожим на галльский, хотя, как не замедлило выясниться, не пренебрегал в своей речи галльскими оборотами.
Грациллоний остановился. Его положение также требовало, чтобы он вежливо и с достоинством отвечал всякому встречному, сколь бы незначительным на вид тот ни казался. Человек на крыльце не производил дурного впечатления: держался он не подобострастно, говорил приветливо и взгляда не отводил.
— И тебе привет, дядюшка, — центурион воспользовался привычным армейским обращением к пожилому человеку, не обремененному сколько-нибудь известными заслугами перед государством.
Незнакомец улыбнулся.
— Ты пробудил во мне воспоминания. Когда-то я тоже носил меч… Позволь поздравить тебя с выучкой твоих солдат. Такое нынче редко увидишь. Где они, легионеры прежних дней?..
— Спасибо, — Грациллоний повнимательнее присмотрелся к собеседнику.
В годах, но сложен крепко, хоть и худ почти до изможденности. Плечи широкие, ногу ставит не по-стариковски твердо; лицо бледное, черты острые, во рту не хватает нескольких зубов, а взгляд пронзительный, словно проникающий в самое сердце.
Кто бы это мог быть? С какой стати человеку образованному, к которым, несомненно, относился незнакомец, облачаться в грубую хламиду, достойную разве что раба, подпоясанную простой веревкой, видневшейся из-под поношенного плаща? Сандалии незнакомца свидетельствовали, что он прошел немало миль. Неужели аристократ, обедневший настолько, что впал в бродяжничество? Вряд ли; тогда бы он хоть немного заботился о гигиене, благо общественные бани, не говоря уж о ручьях и озерах, имелись в достатке. Да, руки у незнакомца были чистые, зато пахло от него… Так пахнет от тех, кто много дней проводит на воздухе, не меняя одежд. Брился он, по-видимому, нечасто — щеки и подбородок покрывала обильная седая щетина. Грязные спутанные волосы окружали обширную лысину.
— Полагаю, ты хотел осмотреть дом? — спросил незнакомец. — Проходи же.
Центурион продолжал стоять.
— Ты здесь живешь? — Незнакомец снова улыбнулся.
— Я бы предпочел Божий полог или кров бедняка, однако, — он пожал плечами, — епископу такая роскошь, увы, не позволительна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116