Не исключено, что Даниэльссон помнил эти списки наизусть – он был вполне способен на это! Но может, просто извлек карточку из ЭВМ, когда Стиг уже начал работу в командной экспедиции.
Любопытно, как выглядели эти сведения, если комиссар начал подозревать общительного военного дипломата уже на самой ранней стадии? И вообще, когда Стиг попал в пресловутые списки? Если судить по заметкам в американской прессе, это произошло в 1941 году, после возвращения молодого офицера из первой, московской командировки. Тогда Стиг был аккредитован в качестве военно-воздушного атташе, но вскоре отозван домой из-за военного положения. Это ввело его в дипломатические круги Стокгольма, где появилась возможность общаться со многими русскими и немцами. Дипломатические представители обеих наций находились под наблюдением СЭПО, поэтому, скорее всего, Веннерстрем и оказался в списках. Так сказать, за компанию. Вряд ли не заматеревший еще военный дипломат задумывался, что уже в то время накапливались секретные сведения в двух диаметрально противоположных службах: в Стокгольме и в Москве. И обе они по-своему должны были определить его судьбу.
В 1943 году телефонные разговоры Стига уже прослушивались, а переписка контролировалась. Это началось, скорее всего, после злополучного инцидента с немецкой телеграммой, в которой упоминалось его имя. Расследование, правда, оказалось безрезультатным. Но сведения в карточке фиксировались еще долгих четырнадцать лет.
Позже выяснилось, что в этом реестре имелась даже запись об одном докладе, который Веннерстрем написал в 1947 году во время службы в Стокгольме. Доклад был посвящен советской разведке. Впоследствии ему инкриминировали, что он приготовил его «не по приказу». Стиг опроверг это, заявив, что писать такую вещь по собственной инициативе он бы не стал. Доклад был составлен на основе наблюдений в Стокгольме и прежнего опыта в Москве. С чисто военной точки зрения он не был особенно примечательным, но в глазах СЭПО выглядел как написанный человеком слишком хорошо осведомленным. «Что-то за этим должно скрываться», – так предположила контрразведка. Кроме того, имелись записи наблюдений за встречами с полковником Рубаченковым в течение 1947–1948 годов. Но Стиг не думал, что записи были такими уж тщательными, а наблюдения – глубокими.
Однажды в командной экспедиции один из курсантов спросил Веннерстрема, уместно ли будет обратиться с просьбой о стипендии, чтобы учиться в университете, или тем самым можно подвергнуться риску попасть в «файлы» контрразведки? Тогда его вопрос показался Стигу глупым, но если бы он знал, какими записями сопровождался его собственный путь, то сомнения юноши воспринял бы как вполне разумные. В 1957 году, общаясь в Стокгольме с дипломатами, Веннерстрем в основном интересовался «западниками», а СЭПО по-прежнему вело наблюдение за сотрудниками восточных посольств. Однако Даниэльссон и тогда требовал постоянно докладывать об активности подозреваемого. Он был настойчив и не отступал – видимо, верил собственной интуиции.
В безмятежные месяцы того года Стиг часто размышлял, пытаясь найти альтернативу тому, что предлагал Центр. Позаботиться о своем будущем, о спокойной старости можно было, конечно, и дома, используя влияние и положение в министерстве обороны. Кроме того, оставались еще солидные связи с промышленниками, и он продолжал делать все, что в его силах, чтобы укрепить старые знакомства и установить новые. Короче, свои возможности он оценивал весьма оптимистично.
Но неожиданно происшедшая в декабре встреча лишила его всякого интереса к обустройству старости на родине…
Хмурым зимним утром они встретились с Петром Павловичем в Хельсинки. Для беседы отправились в тот же загородный дом, что и раньше. Они были друзьями, встретившимися после долгой разлуки, – так, по крайней мере, чувствовал себя Стиг. Оказалось, что радость встречи приправлена новым штрихом щедрости: посреди стола рядом с привычной бутылкой минеральной воды красовалась ваза с фруктами! Это было что-то новенькое, да к тому же и вопреки времени года – в общем, швед даже засомневался, не стал ли Петр вегетарианцем. Слава Богу, такого не произошло, поскольку позже последовало приглашение на говяжью отбивную.
Когда молча уселись за стол, впервые после долгих лет совместной работы Веннерстрема охватило беспокойство. Какие требования выдвинет теперь Центр? Неужели предложит работать против Швеции? В Вашингтоне он об этом не размышлял, такой поворот событий даже не приходил в голову. В своих шпионских поисках Стиг целиком и полностью погрузился в международные проблемы, то есть – в «чужое». Но сейчас, глядя на портфели – черный Петра и коричневый свой, – он так разволновался, что почувствовал на лбу холодный пот.
Петр, однако, начал беседу с предложения, которого швед меньше всего ожидал:
– Я тут немного поразмышлял над будущими формами твоего сотрудничества с нами. Конечно, пока рано определять конкретные детали и задачи, но в принципе хотелось бы, чтоб ты избрал зоной деятельности Средиземноморье.
Внутренняя дрожь мгновенно отпустила. По существу, это было все, что хотелось услышать человеку, озабоченному надвигающейся старостью. И сразу же мысли потекли в привычном русле. Самодовольство это или нет, но Стигу нравилось смотреть на себя как на высококвалифицированного международного шпиона-профессионала. Где-то он читал, что психологи называют подобную жажду признания «тоской по оценке». Что ж, решил он, возможно, что они правы.
– При таком раскладе ты получаешь то, к чему стремился, – продолжил Петр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92