Что-то стоит в их тени.
— Котт! — он выхватил железный меч.
Не человек. И не похож на человека. Высокий, тощий, черный, как деготь. А Котт его не слышит!
— Черт тебя возьми, Котт!
Столб — высокий, выше него, — стоял, как узкий мегалит в десяти ярдах от ручья.
Прежде это был крест. Его обвивали засохший шиповник и жимолость. У основания валялись поперечины, свалившиеся с вертикального ствола и догнивающие на земле с медлительным упорством дуба. Майкл ощутил прилив… чего? Облегчения? Остатки благочестия, память о молившемся в церкви ребенке, которым он когда-то был. Он прикоснулся к старому столбу почти с нежностью. Значит, братья и рыцари прошли этим путем несчитанные века тому назад. Они пили из ручья и оставили свои знаки.
— Все хорошо, Котт. Мы в безопасном месте.
— Ты-то да. Это место… — она умолкла в новом пароксизме. Сочувствие в нем боролось с раздражением.
Передышка Майкла длилась недолго. Наутро они покинули ручей с крестом, и вновь их окутал лесной сумрак. Котт была бледна, молчалива, и время от времени ее все еще сотрясала дрожь. Но Майкл все равно наполнил свой бурдюк чудесной водой.
Значит, она и правда иная. Долгое время он упрямо считал ее обычной девушкой — пусть своевольной, необузданной, но все-таки обычной. Но теперь он уже не мог убеждать себя в этом.
Деревья бесконечно следовали одно за другим, и в их ушах звенела тишина, сама по себе превратившись в единый непрерывный звук. Майкла томило желание услышать песню, смех — хоть что-нибудь чуждое строю деревьев и гниющим листьям на земле. Хоть что-нибудь, чтобы рассеять чары безмолвия. Но не было ничего. Хотя места эти и звались Волчьим Краем, они уже недели и недели не видели и не слышали ни единого волка, что было бы странным даже в обитаемых частях Дикого Леса. Майкл уже спрашивал себя, сколько сказаний и легенд об этом месте было порождением невежества и фантазии. Эта мертвая пустота, заполненная только давящим присутствием деревьев, была почему-то страшнее всех волков и гоблинов в мире.
Недомогание Котт быстро прошло, но Майкл, несмотря на хорошую воду в бурдюке, чувствовал себя по-прежнему скверно. Он быстро терял вес, фунт за фунтом, его томила летаргическая слабость, и по вечерам ему требовалась помощь Котт, чтобы расседлать и растереть лошадей. Словно лес проникал в его плоть, высасывал его.
Как-то утром, когда он еще лежал, кутаясь в меха, Котт сжала его лицо в ладонях, глядя на него с тревогой.
— В чем дело?
— Твои волосы… Борода. Они седеют, Майкл.
Он ответил не сразу, ощущая на щеках холодное прикосновение ее пальцев.
— Я старюсь, Котт. Я быстро старюсь здесь. Мне ведь еще и пятнадцати нет, а я чувствую себя стариком. Все лес. Этот проклятый лес!
— Нет, — сказала она. — Не лес, а Всадник. Он правит здесь, и он знает, что мы идем к нему, — она внимательно посмотрела на него, и он понял, о чем она спрашивает.
— Назад я не поверну. Теперь — нет. Да и вряд ли это возможно.
Она встала, отбросив меха, открыв его укусам холодного воздуха.
— Вина твоя, Майкл. Только твоя. Я просто следую за тобой.
Они продолжали путь. Майкл ехал впереди, Котт следовала за ним, и они почти не разговаривали.
Они наткнулись еще на два креста, поставленных братьями, и на прозрачный ручей, из которого Майкл мог вдоволь напиться и запастись водой, но почти все время лес оставался однообразным и сумрачным. Огромные стволы, в петлях плюща и прядях мха, грибы-наросты, точно ступеньки, множество поганок у корней, а по ночам единственным светом было фосфоресцирующее сияние гниющей древесины.
В начале одной такой ночи Майкл целовал Котт, а тела их были переплетены точно плющ и остролист, и тут ее волосы откинулись, и в свете маленького костра он увидел, что уши у нее острые, длинные, с бахромкой из тонких черных волосиков. А из глаз у нее, повернутых от костра, вырывался свет, зеленый, точно сердце пронзенного солнцем изумруда.
Меркади ошибся, подумал он. Вирим сказал, что любовь Майкла сделает Котт человеком, смертной, вроде него самого, но здесь, в Волчьем Краю она возвращалась ко второй половине своей натуры. Сбрасывала с себя человечность.
Они начали замечать признаки жизни среди деревьев. Майкл наткнулся на следы вроде бы крупного оленя, и Котт держала лук наготове на случай, если им встретится такая дичь. Иногда по ночам за границей света от костра слышались шорохи и царапанье, а один раз мигнули горящие глаза.
На следующее утро они молча ехали между стволами, как вдруг Майкл заметил что-то впереди, какое-то движение. Издали донеслись крики — первые звуки, кроме их собственных голосов, которые они услышали после нескольких недель. Они с Котт сразу же остановили лошадей и осторожно спешились.
— Гримирч! — шепнула Котт.
— Ты уверена? — Майкл ничего не различал.
— Я их чую.
Они осторожно прокрались вперед. Чудовища черной кучей дрались рыча над чем-то. Четверо… или пятеро? Майкл выхватил меч и краем глаза заметил, что Котт оттягивает тетиву своего лука.
Свистнул рассекаемый воздух, и один из гоблинов с визгом покатился по земле. В шее у него торчала стрела. Остальные выпрямились, и Майкл ринулся вперед, занося Ульфберт. Он ударил по клыкастому полуночно черному лицу, уже обагренному кровью, и оно распалось. Второму он разрубил хребет, когда тот повернулся, чтобы убежать, а третьего, прыгнувшего с намерением вцепиться ему в горло, он отшвырнул ногой и пригвоздил к земле, когда тот попытался подняться. Последнего поразила в глаз еще одна стрела. Котт оглядела окружающие деревья, натягивая тетиву, но лес вновь погрузился в безмолвие. Майкл нагнулся и осмотрел добычу, из-за которой подрались гоблины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99