Понятно, почему у тебя нет друзей. А со своими двоюродными сестрами в тот день на пляже ты даже поздороваться не соизволил.
Муллан предложил пойти с ним, но он отказался. В лесу были расставлены капканы — большие, способные перебить ногу собаке или лисице. Или волку. Он знал, где они спрятаны, и все время там прислушивался, всматривался и ждал. Он чувствовал, что чувства у него обострены не хуже, чем у зверя. Он чувствовал, что учует, как что-то происходит, прежде чем увидит.
Смех, высокий и переливчатый, как звон серебряных колокольчиков. Он звучал где-то выше по течению и разносился по воде.
Наконец-то!
Он осторожно поднялся на ноги, сунул серп в сумку и взял палку наперевес, как копье. Вновь он услышал смех и плеск воды.
Он пробирался вперед — боком через цепкий шиповник, скользя подошвами по хрустким веткам. Река заглушала такие звуки. И все-таки он продвигался медленно: ему казалось, что ноги его не слушаются, точно двухлетнего ребенка. Мимо его лица скользнула пушинка одуванчика, освещенная косыми лучами заходящего солнца. С дерева донеслись резкие крики сойки — первой птицы, которую он услышал в этот вечер.
Лес ни в чем не изменился, ощущения, что он куда-то перенесся, откуда-то вернулся, не возникало, но он внезапно твердо понял, что оказался в Ином Месте, что миновал какие-то невидимые врата, и его собственный мир остался позади. Он утратил представление, где находится, и знал только, что река там, впереди, за деревьями. И, как всегда, его чувства обострились еще больше. Он почти пробовал воздух на язык, ощущал, как лето касается его кожи. Теперь он продвигался с еще большей осторожностью — ведь в этом другом мире обитали свои гоблины, свое зверье, свои большие злые волки.
Из папоротника впереди, из ложбинки, донеслись постанывания, приглушенный вскрик, что-то вроде судорожного вздоха. Он бесшумно сделал несколько шагов вперед и в просветах густой листвы и стеблей уловил движение. Кто-то лежал там в сплетении рук и ног.
Двое. Одна распростертая на земле, другой на ней, и его таз поднимался и опускался в ритме со вздохами и стонами. Бедра мужчины двигались между согнутыми белыми коленями, похожими на пеньки с ободранной корой. Его брюки были спущены на икры. Женщина под ним была теткой Майкла. Розой.
Роза!
Ее лицо отвернулось от жадных губ. Она смотрела на ветки над головой и стонала, когда мужчина погружался в нее. По ее щекам на шею стекали слезы.
О, Роза…
Майкл уткнулся лицом в локоть и заплакал — потрясение, горе, радость смешались и перепутались в его закружившемся сознании.
Но когда он поглядел снова, она исчезла. Из земли торчали два пенька белых берез, а между ними лежал побуревший ствол.
— Тебе понравилось, Майкл?
Девушка была рядом с ним, она жаждуще улыбалась. Так близко, что он почувствовал ее дыхание у себя на шее и в ужасе отпрыгнул. Она повторила его прыжок, тонкие руки обвили его вокруг пояса, и они опрокинулись в папоротники, цепкую ежевику, на пожухлые листья. Ее волосы окутали его лицо как черный шарф. Она засмеялась — тем серебристым смехом, который он слышал раньше. Ее подбородок вдавился ему в живот.
— Крепись, мой воин. Я тебя не съем.
Он осознал, что она вся мокрая. Капли воды блестели у нее на коже, точно она вот сейчас принимала душ. Она вскарабкалась на него, как обезьянка, и вытянулась во всю длину на его теле. Невольно его руки легли ей на спину. Мокрая тонкая материя балахона была под кончиками его пальцев словно нежная кожа.
Она поцеловала его, жадно прижимая губы к его губам, все еще смеясь.
Но Майкл сбросил ее, опрокинул на листья и нашарил ореховое копье.
Он увидел, как в глазах у нее вспыхнули огоньки, лисьи, опасные.
— Кто ты? Чего ты хочешь? — спросил он, упирая острие своего самодельного оружия ей в живот. Глаза у нее были зеленые, но из-за расширившихся зрачков казались почти черными. Они будто светились в сумраке, одевшем лес.
— Что ты такое? — прошептал он.
Ее пальцы небрежно обвили древко копья, поглаживая гладкую кору. Она уже снова улыбалась.
— Твой друг. Да успокойся же. Я тебе ничего плохого не сделаю.
— А что я видел сейчас? Эти двое… — он проклинал хрипение своего ломающегося голоса.
— Воспоминание. То, что лес хранит в памяти… И только.
Он опустил копье.
— Ты знаешь мое имя.
— Я давно слежу за тобой.
— И ты часть всего этого, верно? Того, что происходит. Волки… и… и остальное тут. Я не понимаю!
Она пожала плечами, словно это не имело никакой важности.
— Никто не понимает всего. Ты задаешь много вопросов, маленький Майкл.
— Я не маленький, — возразил он сердито.
Она подошла к нему почти вплотную, их носы чуть не соприкоснулись. Если она и была ниже его ростом, то на какой-нибудь волосок.
— Значит, веришь в фей?
— А ты фея?
Она закружилась, балахон раздулся колоколом вокруг ее ног. Босая. Родинка на одной икре, и под ней играют мышцы. Майкла захлестнула волна желания такого жгучего, что он был ошеломлен. Подростковый возраст стремительно вступил в свои права. Он сжал копье так, что костяшки пальцев побелели. Это словно рассмешило девушку. В нем все ее смешит, раздраженно сообразил он. Он все еще чувствовал на губах отпечатки ее зубов.
— Ну?
— Что — ну?
Он почувствовал себя очень глупо.
— Так ты фея?
— Если тебе так нравится думать.
— Как тебя зовут?
— Называй меня Котт.
— Глупое имя.
— А ты глупый мальчишка.
Молчание. А вдруг — правда? Ему нечего было возразить, и он уставился на нее взглядом, в котором угрюмость мешалась с нарастающим волнением. Что, если она его еще раз поцелует?
— У тебя не найдется чего-нибудь поесть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99